Я подумал, что, быть может, неправильно понял островитянина, и мы продолжали пробираться сквозь дебри непонятного языка. Наконец на крышке ящика было нацарапано нечто вроде карты. Ряд точек обозначал острова Лау в архипелаге Фиджи. Старик указал пальцем на крайнюю точечку — это была Тувута, а деревня называлась Ломалома. Фиджи! Я был поражен как громом.
Долго смотрел я на это жалкое подобие карты. К югу находилась Лакемба, к северу — Вануа-Мбалаву, к западу — Найау и еще западнее — самые большие острова в группе Лау. Я не мог поверить, что очутился в восточной части архипелага Фиджи. Очевидно, все мои соображения относительно скорости и местоположения яхты после урагана не имели ничего общего с действительностью. Был ли я вообще в районе Самоа? Где я блуждал последние семь недель? Этого мне никогда не узнать. Но во всяком случае я поступал так, как считал правильным, и это спасло мне жизнь.
Теперь я очутился на отдаленном островке, куда, как я скоро выяснил, каждые четыре месяца приезжал местный торговец. Шхуна, груженная копрой, ушла недели две назад, и следующего рейса нужно ждать более трех месяцев. Три месяца на пустынном тропическом острове!
Вокруг меня сидело двадцать рослых и сильных мужчин. Их голоса и лица выражали самое искреннее дружелюбие. Я не сомневался, что люди они мирные и я без страха могу остаться у них.
Большинство островитян имело около шести футов роста, иногда на четыре или шесть дюймов больше. Все они были, что называется, богатырского сложения. Таких здоровых и бодрых людей я никогда еще не видел. Их ровные зубы, которые они никогда не чистят, сверкали белизной.
Все они, и мужчины и женщины, носили только свободные набедренные повязки — «зулу», спускавшиеся до колен. Девушки прикрывали грудь, а женщины большей частью не делали этого. Все островитяне отличались красивой осанкой и легкой походкой, так как привыкли носить по узким лесным тропам тяжести на палках, перекинутых через плечо. У них широкие носы, толстые губы, густые вьющиеся волосы, образующие на голове пышную шевелюру. Главная их черта, как я вскоре убедился, — это благородство души.
В жилах островитян течет меланезийская, полинезийская и тонганская кровь. В результате такого смешения возникла своеобразная негроидная раса.
На острове нет ни малярии, ни тропических язв, ни страшных европейских болезней. «Прелести» цивилизации не проникли в этот отдаленный уголок, и, надеюсь, этого никогда не случится. Все насущно необходимое там есть. Величайшие и большей частью недоступные нам блага так называемой цивилизации — мир, спокойствие, здоровье, безопасность — самые обычные явления в жизни острова.
Теперь, когда Уна выходила меня и два самых тяжелых дня миновали, я начал быстро поправляться. Простая и здоровая пища островитян шла мне на пользу. На третий день я уже смог, шатаясь, встать на ноги, а на пятый, опираясь на палку, которую Итчи вырезал из обломка рангоутного дерева, вынесенного волной на берег, мог подходить к двери и беседовать со своими новыми друзьями, число которых быстро увеличивалось.
Итчика сделал мне превосходный стул, который я в шутку именовал «троном». Я часами просиживал на нем у двери хижины, ожидая, пока силы вернутся ко мне и я смогу ходить.
Островитяне усаживались в кружок и с любопытством следили за каждым моим движением. Белые люди иногда приезжали на остров, но я первый остался здесь на долгое время.
Каждый вечер в хижине Итчики собиралось много мужчин; неторопливо покуривая самодельные крученые папироски, они болтали при тусклом свете фонаря. На третий вечер после моего появления в деревне я впервые почувствовал себя лучше. Я даже мог сидеть на стуле без посторонней помощи. Мы разговорились, и местные жители стали меня расспрашивать, как я попал на их остров. Ответить им было совсем нелегко.
К этому времени они знали уже пятнадцать английских слов, а я примерно столько же местных; все остальное я объяснил им с помощью рук.
Прежде всего мне пришлось напомнить островитянам о том, что была война и что лишь недавно она закончилась. Затем я объяснил, что у меня есть жена, и показал фотографию Мэри, которую сунул в карман, когда, умирая с голоду, съел свой бумажник, а также полоску на пальце, где раньше было обручальное кольцо. После этого я рассказал им, что приплыл с «острова» Америка, о котором им уже приходилось слышать. Потом объяснил, что Мэри живет на «острове» Австралия. На листке бумаги я нарисовал карту, не забыв обозначить на ней и Тувуту. Больше всего моих новых друзей удивило, что их островок так мал в сравнении с Америкой и Австралией.