— Здесь, — раздался ответный крик.
Они шли по коридору. Из каменных стен сочилась вода, слева и справа были дубовые двери, окованные железом. Из-за маленьких зарешеченных окошек доносились стоны. Окошко камеры № 5 было занято недовольным лицом Няни Петронеллы Фраер.
— Чего так долго? — спросил он.
— Кто долго ждет, тот долго живет, — наставительно сказала Маргаритка. Она сняла с гвоздя ключ и отперла дверь. — Ну и как тебе тут, Пит?
— Очень уютно, — сказал Пит, — не считая тритонов и прочих соседей.
— Пропавших найти не удалось?
— Как таковых — нет, — сказал Пит, отводя глаза.
— Ай-ай, — сказала Маргаритка — Ну что, пошли отсюда?
— Э-э, — произнесла Примула, словно пытаясь привлечь сестрино внимание.
— Сейчас не время экать, — осадила ее Маргаритка. — Ой.
«Ой» было вызвано тем, что коридор внезапно наполнился огромными Нянями. Они нависли над Примулой, как скалы.
— Мятненьких? — испуганно предложила Примула, протягивая жестянку.
— Спасибочки, с удовольствием, — сказала передовая Няня и протянула огромную руку.
Огромную и неловкую.
Огромная неловкая рука вышибла жестянку из руки Примулы, огромная неуклюжая нога вдавила ее в слякоть.
— Упс, — сказала передовая Няня.
— Упс, — согласилась Маргаритка.
— Что вы тут делаете? — спросила Няня.
— Пришли навестить нашего приятеля, то есть коллегу, Няню Петронеллу, — сказала Примула.
— Чтобы немного подвергнуть ее пыткам, — поспешно добавила Маргаритка.
— Очень мило с вашей стороны, — сказала Няня. — Пароль?
— Эники-беники.
На секунду воцарилось гробовое молчание.
— Пароль меняется в десять тридцать, — ласково сказала передовая Няня. — А сейчас без четверти одиннадцать.
Над Примулой и Маргариткой склонились громадные головы.
— Озорницы, озорницы, — сказали головы.
Маргаритка посмотрела на свои часы.
— А на моих двадцать минут одинна…
Огромные руки схватили сестер и закинули в камеру к Питу. Дверь с грохотом захлопнулась.
— Бай-бай, — прорычал в зарешеченное окошко хриплый голос. — Завтра, я полагаю, вам зададут кое-какие вопросы. Много вопросов.
— Тяжелых, — пообещал другой голос.
Щелкнули замки, лязгнули засовы. Загремели цепи.
Заскрипели, удаляясь, тяжелые башмаки. И — полная, беспросветная темнота, как у коровы в желудке, только намного холоднее.
— И вам того же, — бросила им вслед Маргаритка.
Стало тихо. Маргаритке взгрустнулось. Ни Старшого на горизонте, ни папы Крошки… Да и самого горизонта не видать — в глубокой подземной темнице, с дыркой в полу вместо уборной, под охраной противных людишек, которые завтра будут задавать ей, Маргаритке, тяжелые вопросы. Но Маргаритка тут же постаралась найти в этом светлую сторону — хоть и непросто найти таковую в глухом мраке камеры.
— Да нет! — бодро сказала она. — Должен же быть выход!
— Дверь, — согласился Пит Фраер. — Но она заперта.
Маргаритка принялась шарить по стенам. Они были сложены из массивных камней, плотно пригнанных друг к другу. Пол, кажется, бетонный, покрыт противной слякотью. Потолок тоже из камня, сводчатый…
— Да, — сказала она, немного суетясь от отчаяния. — Понимаю. — Маргаритка опустилась на грубую каменную скамью. — Как ты там, Примула?
— Холодно, — донесся из темноты голос сестры.
Наступило молчание — довольно хмурое молчание, нарушаемое лишь звуком падающих капель. Наконец Маргаритка сказала:
— Отчего бы нам не спеть?
— Что спеть?
Молчание. Потом Примула сказала:
— Может, «Радость взломщика»?
— А что, хорошая песня, — согласился Пит Фраер. — И раз-два-три.
И они запели. Голоса их во тьме звучали ясно и звонко:
Они спели ее до конца. Потом спели «Мы сейфик взорвем» и «Шуруй, карманник». Когда последние ноты затихли во тьме, в подземелье снова наступила тишина.
Кто-то взял Маргаритку за правую руку. Потом кто-то взял за левую. Маргаритка, Примула и Пит Фраер сидели в темноте и слушали, как капают капли. Светлую сторону разглядеть всё никак не удавалось. Не настолько им было весело. Скорее, даже невесело. Ни капельки…