— Лас Няньяс? — догадался Пит Фраер.
— Совершенно верно. Уголовницы, отбросы общества, но по-своему весьма талантливые. Какое-то время Няня Фатум лично правила страной. Страна называлась Вулканолэнд. Потом она переименовала ее в Нянягуа, ввела много разумных законов, с тем чтобы никто не мог пораниться и иметь неподходящие мысли, подобрала аккуратных людей и составила из них нашу милую Хунту. А Хунте, понятно, нужны были люди для присмотра за ее детьми. Местные были чересчур грубы, и тогда Няня Фатум дала объявление в «Нянину газету»…
— Мудрое решение, — произнес из-под подушки другой голос.
— Мудрейшее, мудрейшее, — подхватил третий, настолько искаженный, что напоминал хрюканье.
— …и мы откликнулись. Предоставив, не постесняюсь сказать, высочайшие рекомендации. И вот мы служим на новом месте. То есть служили. Вполне благополучно. Пока…
— …пока не появились мы, — сказала Маргаритка. — И не воздали вам по заслугам.
— Ну, знаете! — возмутился приглушенный голос.
— Чего выдумала, — сказал другой.
— Вымой рот с мылом и отправляйся…
— Цыц! — прикрикнула Маргаритка, словно бичом щелкнула. — Говорите, где эта ваша Няня Фактотум…
— Фатум.
— Не важно. Так где она?
— В своей бежевой гостиной.
Башмак Маргаритки угрожающе застучал по склизкому полу.
— Где эта гостиная?
— Мы не знаем.
— Мы знаем только, — проговорила подушка Няни Долби, — по слухам, конечно, из высокопоставленных источников… что теперь у нее маленький питомец, достойный ее квалификации.
— Что? — сказала Примула.
— Что? — сказал Пит Фраер.
— Она хочет сказать, что Великая присматривает за каким-то королевским отпрыском, — пояснила Маргаритка. — Это же очевидно.
Сзади послышалось воркование, словно там проснулась целая голубятня. Три Няни гугукали, как заводные:
— О-о, коо-ко, это ты так говоришь, коо-ко, мы-то лучше знаем…
Наконец они умолкли. Ну не то чтобы совсем умолкли. Нет, читатель, многоточие в конце предыдущего абзаца означает, что Маргаритка вытолкала Пита и Примулу в коридор, захлопнула дверь и заперла ее на два засова.
— Мы нашли Старшого, — сказала она. — Почти что.
— Как это?
— Эта Няня Фофан…
— Фатум.
— …всё равно. Сидит в бежевой гостиной. Багаж видел, как одна из главных телохранительниц Великой вошла в бежевую дверь в строго охраняемой скале. Так о чём это нам говорит?
— О том, что надо получить подтверждение у папы и подняться туда.
Они спустились вниз. По дороге им попалось несколько тюремных надзирателей — они прижимались к стене и отдавали честь няниным униформам. Та еще, видно, няня, эта Фантом.
Фатум.
Не важно.
Маргаритке страсть как не терпелось с ней встретиться.
Пока девочки Крошки и Пит Фраер толковали с Нянями в Верхней Башне, папа Крошки без всякого удовольствия проводил время в Камере Смертников. В камере становилось всё сырее и сырее, и вдобавок она до половины заполнилась водой. Свет погас. Наступила полная темнота. Папа с неудовольствием отметил, что вода всё прибывает. Это вынудило его переместиться на единственное сухое возвышение, совсем близко к потолку и уже занятое каким-то существом. Папа заподозрил в нем гремучую змею и теперь был почти уверен, что его подозрение оправдалось. Это действительно была гремучая змея, причем донельзя раздраженная.
Сейчас папа стоял по ноздри в холодной грязной воде и думал о том, что надо было бы ему жить более праведной жизнью или хотя бы не допустить, чтобы Эль Симпатико провалился сквозь пол Большого Народного Дворца в канализацию.
— Псссст, — послышалось со стороны двери.
Папа Крошки предположил, что это еще одна змея.
Он приготовился к мучительной смерти.
— Эй, — послышалось оттуда. — Ты выходишь или как?
Змеи могут шипеть, но они не могут говорить «Эй!». Поэтому папа Крошки отозвался: «Да». Вернее, хотел отозваться, но, поскольку рот его был в воде, получилось только: «Буль-буль».
Он ждал. Со стороны двери послышалось царапанье; со стороны змеи — шипение и треск погремушки. Вода еще немного поднялась, и, чтобы дышать, папе пришлось встать на цыпочки. Наконец люк открылся, папа Крошки поднял руки, подтянулся и вылез на яркий свет…
Точнее говоря — вылез в довольно противный коридор. Света там было — только тусклая керосиновая лампа. Но ему она показалась ослепительной, а мы сейчас, читатель, всё видим глазами папы Крошки.