Маргаритка проследила за их взглядом.
Высоко-высоко в небе (и с каждой секундой всё выше) летело кресло головоломки. В кресле сидела Няня Фатум. На глазах у Маргаритки кресло отделилось от Няни. Няня Фатум продолжала лететь в сторону моря, одной рукой придерживая шляпу, а другую, подобно Супермену, вытянув вперед.
Кто-то захлопал в ладоши.
Потом захлопал кто-то еще.
Аплодисменты затопили необъятную площадь.
Прижав Королевского Михаила к груди, Старшой раскланялся публике и щелкнул каблуком о каблук. Он заговорил в микрофон:
— Я имел польшое удофольстфие полчаса пыть Королем фашей экстра-прекрасной страны. Слишком прекрасной тля этой женщины Фатум, которая есть пантитка. Поэтому я перенапрафлял кое-какие шланги и произфотил тругие изменения, с результатом, который фы имели наплютать. Теперь я перетаю фас фашему настоящему презитенте, Реаль Панано. А мы отплыфаем на моем торогом «Клептомане»!
— Ураааааа! — закричал Народ.
Далеко в море произошел средних размеров всплеск. Никто не обратил на него внимания.
Кроме акул.
Шипел пар. Пыхтел катер. Над головами громоздился сияющий борт «Клептомана». Спустились сходни. Крошки и Старшой со своей свитой взошли наверх и поднялись на мостик. Капитан подала знак. Стюард, в прошлом дворецкий в загородном доме (и по совместительству домушник), стал смешивать в большом стеклянном кувшине ингредиенты Зеленого Злыдня.
— Между прочим, — сказала Маргаритка.
Возникла пауза.
— Праздновать преждевременно, — сказала Маргаритка. — Да, похищение нашего славного корабля зловещей Няней Фатум счастливо предотвращено. Но ключ, очевидно, находится в отвратительных канализационных стоках дома с бежевой дверью и не будет найден ни при каких обстоятельствах. Заменить его будет трудно. А до тех пор мы прикованы к месту.
— Действительно, несанкционированный переход на ручное управление однозначно повлечет необратимый отказ систем с постоянными и катастрофическими последствиями, — изрек Кассиан, несомненно, сын своего отца (то бишь папы Крошки).
— Это значит: всё сломается, — сказала Примула.
Кто-то зарыдал. Все обернулись. Это был Старшой.
Он держал перед собой Королевского Михаила и глядел в его пуговичные глаза.
— Прости, Михаэль, — выдавил он сквозь слезы. — Прости меня, прости! Но я толжен!
— Что должен? — спросила Маргаритка, сочтя несвоевременным подобное проявление чувств.
Но Старшой молча повернулся, ушел с мостика и стал спускаться вниз.
Маргаритка, Кассиан и Примула двинулись следом. Следуя за широкой, но несколько искривленной спиной, они шли по коридорам, спускались по трапам, пока не очутились в самой утробе «Клептомана».
— Лазарет, — Кассиан показал на красный крест.
— Операционная, — сказала Примула, когда Старшой открыл дверь напротив.
Старшой втиснулся в зеленую хирургическую пижаму и жестом предложил Крошкам последовать его примеру. Спорить было глупо. Вскоре все были облачены в зеленое, с масками на ртах и носах. У Старшого маска тут же намокла, потому что он безостановочно пускал слюни.
— Свет! — всхлипнул он.
Операционный стол ярко осветился. На нём лежал Королевский Михаил.
— Наркоз, — сказал Старшой.
Примула сняла с крюка маску для наркоза и надела Михаилу на плюшевую морду.
Старшой протянул руку в резиновой перчатке:
— Скальпель.
Маргаритка подала ему скальпель.
— Телаю перфый разрез, — доложил Старшой. — Мой Михаэль!
Кассиан, любивший машины, но не любивший трубопроводы, почувствовал тошноту. Старшой твердой рукой сделал разрез в животе медведя. Под яркими лампами наружу вылезло немного опилок и маленькая ошалелая моль.
— Щипцы! — сказал Старшой.
Маргаритка вложила ему в руку щипцы.
Старшой осторожно покопался во внутренностях медведя, потом извлек щипцы наружу. В них был зажат маленький, но замысловатый золотой ключ.
— Смотрите. — Старшой опустил ключик в миску, заботливо протянутую Маргариткой, и разрыдался.
— Хорошо, — сказала Маргаритка, взяв на себя руководство. — Я зашью разрез моей проворной иглой. Кассиан, ты знаешь, что делать с ключом. А ты, Примула, не найдется ли чего в твоей кладовке для бедняги Старшого?
— Самое время для Утешительных Ватрушек, — сказала Примула.
Примерно через три минуты, когда Старшой уже слюнявил ватрушку, а Маргаритка накладывала последний шов, пол операционной мягко вздрогнул.