Диксон демонстративно стряхнул пыль с рукавов униформы.
— Это ты расскажешь мне. Герцог снова закрыл глаза.
— Рэй. Она просила попытаться спасти его. Говорила, что пыталась сама спасти его. Пыталась удержать его от…
— …тебя самого, — нашелся Герцог. — Как и Фортунадо.
— Нет. Не как Фортунадо.
— За деньги Максимилиана Барриса.
— Терминальная анестезия.
— И почему же ты не позволил Рэй сделать то, что она хотела — спасти тебя?
— Разве не ясно, Герцог? Потому что у нее могло это получиться. У нее обязательно получилось бы. Потому что потом я в самом деле мог прожить долго, как распоследний сукин сын — жить без того, что делало меня счастливым: без охоты на арколианцев. Да я был бы после этого просто ублюдком!
— Но она любила тебя, Эрик.
— И я любил ее, Герцог. Даже, может быть, больше, чем любил Лей Бранд. Я не мог сделать этого для нее. Я заставил ее постричь волосы и одел, как Лей, чтобы не забыть никогда. Но куда легче оказалось пить.
— И еще легче — убить себя.
— Понимаешь, Герцог, для меня это было важно. Всю жизнь я был в центре внимания, самовлюбленный пилот-герой. Женщины, слава, деньги — все падало к моим ногам. И я поставил жизнь Рэй во главе моей собственной. Я никогда не сделал бы этого для Лей. И это оказалось трудней, чем привести второй эшелон к Беринговым Вратам. Это был самый смелый поступок в моей жизни.
— Но смелый человек не боится жизни и не прячется от нее за бутылкой.
— Это уже не имеет значения. Гораздо важнее то, что ты стал теперь сильнее. И получил контроль надо мной. Теперь не я управляю тобой, а совсем наоборот. Осталось еще одно. Ты должен убить меня, Герцог.
Герцог тут же нашел в себе силы рассмеяться.
— Ты хочешь, чтобы я надавил спусковой крючок в твоем револьвере? Что за малодушие, Эрик? Ты не смог смотреть в лицо жизни, а теперь не можешь заглянуть в глаза смерти? И теперь, когда тебе дан новый шанс, как ты его используешь? Хочешь, чтобы я убил тебя? — он решительно покачал головой. Если ты собираешься трусливо сбежать, я тебе не помощник. Эту грязную работу возьми на себя, уж будь так любезен.
— Ты не понимаешь, Герцог. Я достиг конца. Я устал. В этой жизни уже нет людей, которых я любил.
— Но кто тебе мешает любить? Люди не изменились, Эрик, и, поверь, они ничуть не хуже тех, что были. Может быть, стали чуть-чуть лучше. Ведь мир идет к добру, не так ли?
Последовало молчание. Изображение Диксона, казалось, замерло, как на снимке.
— Да и потом, тебе легче уйти самому, ты ведь уже прошел через это?
И на эти слова также не поступило ответа.
— Что случилось? — спросил Герцог. — Ты не можешь ответить и подтвердить свои слова?
Казалось, силуэт выпрямился в полный рост и стал вытягиваться, напрягаясь, как тетива растянутого лука, лицо распухло, плечи расправились, грудь выкатилась колесом. Затем послышался металлический щелчок, и все погасло.
— Эрик?
Дверь зашипела. В камеру заглянул охранник с оружием наготове. Герцог заметил, что на этот раз был не парализатор, а автоматический пистолет.
— Арбор, — сказал охранник. — С вещами на выход. Пойдем со мной.
Герцог зашарил глазами по камере. Диксона и след простыл.
— Вылезай отсюда, — проревел охранник.
Пожав плечами, Герцог вышел в коридор. Охранник указал стволом путь, и Герцог последовал в этом направлении. За его спиной с ледяным спокойствием захлопнулась дверь камеры, которую навсегда покидал очередной постоялец.
— Что происходит?
Вместо ответа между лопаток уперся ствол.
— Но я имею право знать!
— Мистер Баррис хочет тебя видеть.
Герцог вздохнул. Нельзя сказать, чтобы облегченно.
— Поздновато для нанесения визита, не кажется?
Стражник не отвечал.
— Нет, в самом деле, что происходит?
— Ты заложник, — сказал охранник.
Герцог остановился и повернулся к охраннику:
— А кем же я был до этого? Художником?
— Шевели поршнями.
Снова пожав плечами, Герцог подчинился.
— Баррис хочет, чтобы ты сидел у него в офисе. На всякий случай, недобро рассмеялся охранник. — Твой друг, заморский купец, пришел выкупать вас с арколианцем. И платить собирается пулями. Ведь еще не напечатали столько денег, чтобы Баррис согласился отдать арколианца.
При слове «арколианец» Герцог замер.
— Давай, пошел! — прикрикнул охранник сзади. — Поторапливайся!
Герцог попытался подчиниться, но не получалось. Его ноги словно парализовало, воздух замер в груди, и он даже не мог объяснить стражнику, что произошло.