— Да, — сказал Диксон. — Это я.
— Ты Разум Б-формы, мне о тебе рассказывали, — продолжал арколианец. Поселившийся в А-форме мистергерцога.
— Верно говоришь. И знаешь, зачем я пришел?
— Еще бы. Это совершенно очевидно.
— Ну, скажи мне тогда. Но ответа не последовало.
— Скажи мне, разрази тебя гром!
— Я не стану доставлять тебе этого удовольствия.
— Что ж, тогда, — сказал Диксон по ту сторону двери, облизывая пересохшие губы, — я сам сделаю это за тебя. Я пришел вернуть старый должок. Ты завалил множество моих друзей у Беринговых Врат…
— Это во время войны?
— Да. И у меня была подруга…
— Можешь опустить детали. Твоя искренность ничуть не уменьшает твоей озлобленности. Я предчувствую, что ты ожидаешь того, что называется «естественной развязкой событий».
— Какой умный стручок хитиновый, — восхитился Диксон.
Он ударил в дверь плечом, и она начала поддаваться.
— Такие двери надо сбивать одним ударом — и бить не в ту сторону, куда она открывается обычно. Вот эта отъезжает вбок — значит, ее надо ломать на подъем. Можно и просто вышибить, но это зависит от крепости косяка, — Диксон погладил по краю двери, словно по крышке ларца с драгоценностями. — Сейчас мне не хватает этого тела, я не хочу его повредить, а то бы мы с тобой встретились уже через две секунды. Ничего не поделаешь, придется потерпеть, — и он налег с новой силой.
Дверь поддалась.
— Ну что ж, — откликнулся арколианец за дверью, — ты вынуждаешь меня прибегнуть к самообороне.
— Нет, нет, нет — черт возьми, нет! Герцог, ты не заставишь меня простить!
И рука Диксона обрушилась на контроллер замка — дверь стала открываться. Из образовавшейся щели заструился спертый воздух. Запах был настолько сильным и одуряющим, что он попятился, ослепший и охваченный тошнотой. Дыхание сперло, в груди и горле моментально пересохло, остановилось слюноотделение, рот обожгло немыслимой оскоминой. Носовые пазухи мгновенно слиплись, преграждая путь чудовищному смраду, но было уже слишком поздно. Запах уже послал пылающие копья страха в его мозг, вонзив их так глубоко, что он почувствовал себя так, как будто пропустил серию прямых ударов на ринге. Замахав руками по сторонам в поисках оружия, он попытался выстрелить наугад, но тщетно: пистолета не было, ладонь оказалась пуста. Его охватила судорога, пока воздух в тесном коридоре не очистился настолько, что он снова стал соображать и понял, что лежит на спине навзничь, а пистолет валяется в нескольких метрах от него.
Диксон закрыл глаза ладонями и в последние секунды, когда на него сходила тьма, испустил дикий вопль атакующих десантников.
13
Герцог затерялся в сером тумане. Последнее, что он помнил — ствол взведенного револьвера, палец, пляшущий на спусковом крючке и ужас в глазах охранника. Как он ни пытался отвернуться от этой картины, у него ничего не получалось. Она стояла у него в глазах.
Затем последовал взрыв — вспышка — и он оказался в невесомости, — а потом обнаружил, что лежит на мокрой от дождя полоске космодрома станции Нарофельд.
Он встал и двинулся прямиком к отелю, к лестнице, к серой стене, уже поджидавшей его. Когда он столкнулся с ней лицом к лицу и остановился, ничего особенного не произошло. Он просто стоял, щурясь и пытаясь заглянуть за стену.
«Нет, — подумал он. — Диксона здесь нет». Он уже получил урок после той сцены на корабле, и возвращаться назад было бы пустой тратой времени. Герцог должен найти что-то, что сможет расставить все по местам и обуздать Диксона.
Он отступил от стены, которая, кстати, не сопротивлялась, если бы он сделал наоборот. Его бы просто снова охватила со всех сторон душная серая вата, в которой можно бежать до бесконечности, а потом очутиться на том же самом месте, откуда начал свой бег.
Итак, он отступил. Никого. Кругом самая отчаянная пустота, которую он только встречал в этом отеле.