Аннушка механически проговорила: «И сердце, и красу, и молодость беспечну тебе я отдаю, мой господин, навечно».
— Слышали, Степан Иванович? — обратилась Екатерина к Шешковскому. — Она согласна. Возьмите-ка сей перстень и передайте невесте в знак благодарности.
Шешковский взял бриллиантовый перстень, который императрица сняла со своего мизинца, и подошел к Аннушке, намереваясь надеть его. Но лишь только дотронулся до девушки, как она в беспамятстве опустилась на пол. Жених крякнул и бестолково затоптался вокруг. Нащокин бесцеремонно оттолкнул его и поднял девушку на руки. С этой ношей обратился к государыне:
— Ваше величество, явите милость, не разлучайте любящих сердец. Аннушка только что изъявила согласие стать моей женой и ждала удобного случая, дабы испросить на то ваше всемилостивейшее соизволение.
Екатерина казалась удивленной. Почувствовав ее замешательство, Нащокин с жаром продолжил:
— Мы давеча поклялись друг другу в вечной любви. Заклинаю вас всем святым: добротою матери, сыновней преданностью, страстью первого чувства, не позволить нам нарушить сей клятвы. Без Аннушки нет мне жизни, и с нею никому другому жизни не будет.
Екатерина задумалась:
«Интересно, когда они успели сговориться? Вчера Аннушка ничего мне не сказала, неужто притворялась? Нет, не похоже… Должно быть, и впрямь только что на глазах у этого старого греховодника объяснились…»
— Иван Афанасьевич, — обратилась она к Дмитревскому, — у вас под носом молодежь амуры разводит, а вы вроде как не замечаете.
— Виноват, ваше величество, — артист сокрушенно развел руками, — глаза за носом не видят…
Екатерина недовольно сжала губы. «Ишь, умник, пословицей решил отговориться. Будто у меня на сей счет других не найдется. А и молодые хороши, восхотели ожениться, никого не спросясь. Нужно объяснить им, без чего остается тот, кто делает без спроса. Знать бы, как далеко у них зашло».
Нащокин уловил брошенный на него взгляд государыни и страстно воскликнул:
— Ваше величество, помогите нашей любви! Ведь вы сами были когда-то молодыми.
Ах, как не ко времени вырвалась эта фраза, будто гром среди ясного неба. Тень набежала на лицо императрицы — разве можно так громко напоминать всем о ее далекой молодости? Кстати, ей тогда в любви никто не помогал, наоборот, только чинили препятствия. А спешки так и вовсе не допускали. Но какова Аннушка! Как быстро дала согласие — наскоком, без розмысла, будто в омут головой. Глупое, несмышленое дитя! Ей неведомо, что государыня все наперед обдумала и об ее счастье позаботилась. Кадетик тоже хорош! Вырвался на волю и хвать что послаще. Такова нынешняя молодежь: не взращивать, токмо понадкусывать. Нет, милые мои, где не сеяно, там и жатвы не выйдет. Так, кажется, говорится? Или…
— Где не посеешь, там не пожнешь, — произнесла она вслух, — нам противны скороспелые решения. Представление закончилось, и пора приступать к танцам. Вы же, Степан Иванович, — повернулась она к Шешковскому, — готовьтесь к свадьбе. Ждем вашего приглашения и стихов. Надеюсь, вы смените музу и побалуете нас сегодня любовной лирикой.
Она направилась в танцевальную залу. Все потянулись за ней и, обходя застывшего Нащокина, старались как бы не замечать его. Аннушка открыла глаза, он осторожно усадил ее в кресло. Девушка, должно быть, не сразу вспомнила происшедшее и ласково улыбнулась. У Нащокина горло перехватило.
— Не кручинься, любовь моя, — еле-еле выговорил он, — клянусь, что не отдам тебя в грязные руки старика и прежде заставлю его обручиться со смертью.
Аннушка кротко вздохнула.
— Бог с тобой, Павлуша, что ты такое говоришь? Нельзя свое счастие на чужой крови замешивать. От судьбы и воли государыни никуда не денешься.
— Но что же делать? — отчаянно воскликнул Нащокин и обратился к стоявшему рядом Храповицкому: — Александр Васильевич, помогите, научите…
— Не говорить и не поступать, не подумавши, — живо отозвался тот в своей шутовской манере. Потом переменил тон и вполне серьезно добавил: — Могу помочь лишь при одном условии: точно выполнять то, что будет впредь мною сказано.
— О, клянусь в том своею жизнью и любовью!
— Тогда вверь девицу попечительству слуг, а сам готовься к новой роли.
Между тем веселье шло своим чередом и переместилось из-за столов в танцевальную залу. Она составляла одну из главных примечательностей дома Безбородко. Огромные хрустальные люстры на сотни свечей, отражаясь в зеркальных простенках и мраморных колоннах, образовывали живое, дрожащее марево. Торцевая стена, где располагался оркестр и хор певчих, была прозрачной, в нее заглядывали кущи зимнего сада, отчего вся зала казалась бесконечной. Капители боковых колонн были увиты зеленью и цветами. Они перекликались с искусно вырезанными травяными узорами над скамьями для отдыха.