— Ну-ну, видел, как вы одну удостоверили… Что ж, давайте слушать. Тишина!
Храповицкий забегал по залу, приглашая гостей, и они поспешили к графскому помосту в предвкушении нового представления. Шешковский тем временем вынул свое творение из кармана и, вставши в позу, провозгласил:
— Ода по случаю знатного маскерада у графа Безбородки…
Среди присутствующих раздались одобрительные возгласы и поощрительные хлопки в ладоши, на что Шешковский недовольно поморщился, ибо рассчитывал ознакомить со своим творением только избранных. Он понизил голос и, доверчиво склонившись к графскому уху, произнес:
— Я, ваше сиятельство, сначала хочу описать удивительную разноплеменность вашего собрания…
— Вы читайте, читайте, — бросил ему Безбородко, — Fiat lux![2]
— Слушаю-с! — откликнулся Шешковский на первую часть графского приказа. Вторая осталась вне понимания. Он прочистил горло и напыщенно произнес:
— К кому? — не понял граф.
— К турки́… Это такой народ, с коим мы воевать изволим.
— Николы нэ чуяв, — признался Безбородко, недавно вернувшийся с русско-турецких переговоров о мире.
Храповицкий громко пояснил:
— Не к турки́, а к туркэ. У турк пли́ча не бывает.
— Много ты понимаешь! — вступился Шешковский за свое творение. — Сравни: турка — чарка, склоняются к чему? К чарке.
— Так вам чарка надобна?
Безбородко с ходу включился в игру и хлопнул в ладоши. Тотчас явилось питье и зазвенели бокалы. Шум не позволил Шешковскому разрешить недоразумение, и он решил переждать. Окружение графа громко смеялось, лишь Нащокин мрачно смотрел вокруг. Краснолицый старик, всеобщее посмешище, воспринимался как настоящий жених, и сам обещавший помощь Храповицкий вполне серьезно поздравлял его — чему радоваться бедному влюбленному?
— Ты все теперь понял? — поинтересовался Безбородко у шута, когда партия питья уничтожилась.
— Отнюдь, — упрямо тряхнул он звонкими бубенчиками. — Пиит все равно не там ударил. Возьми, к примеру, рог, склоняются к чему? К рогу. Тако же и к турку надобно…
Безбородко махнул рукой.
— Ты не по-дурацки умничаешь. Зачем тут рог?
— Вот и я думаю, зачем. Не женился, и рога не было бы. Ты, дядюшка, не позволяй ему турка не по тому месту ударять. Не дай бог, снова размирка выйдет.
Шешковский начал терять терпение.
— Ты хоть и дурак, а должен знать, что законы стихосложения дозволяют делать разны ударения, и к твоим туркам они касательства не имеют. Можешь у самих спросить, — он раздраженно ткнул пальцем в сторону стоявшей неподалеку маски в чалме.
Маска обиженно произнесла:
— Я не турок, а перс.
— Какая разница? Они все друг на друга похожи.
— Тогда так и скажи, — Храповицкий выступил вперед и, подражая манере Шешковского, продекламировал:
Дружный хохот совсем вывел Шешковского из себя. Он топнул ногой и крикнул:
— Коли вам по нраву дурацкие вирши, то их и слушайте!
Безбородко миролюбиво сказал:
— Та шо вы, диду, серчаете? Хлопцы дюже проказливы и зараз веселятся. Мы скажем так:
Снова раздался хохот. Шешковский, уже не зная, что делать, переминался с ноги на ногу.
— Читайте дальше, — приказал граф.
Пришлось продолжить:
— Дядюшка, а что такое сраз? — вполголоса спросил Храповицкий.
— Чего тебе еще?
— Сраз у мертвого, что это такое?
— Не мешай слушать. Обыкновенный сраз, не знаешь, что ли?
Недовольный Шешковский зыркнул глазом, однако сдержался и продолжил:
— Куда залезть, дедушка? — Храповицкий проявил новый интерес.
— От бисов сын, хиба не знаешь?
— Я-то знаю, токмо ежели невозможно, зачем под венец идти? Ужель затем ему жениться, чтоб сохранить невинность у девицы?
Шешковский видел, как графское окружение корчится от смеха, и ярость стала заполнять его. Она уже была готова выплеснуться наружу, как вдруг вперед выскочил Нащокин и вскричал: