— Бэтсфоум, позовешь меня, когда Джонсон закончит с паровым цилиндром.
— Как пожелаете, сэр. На свете мало занятий, которые могут доставить мне большее удовольствие, чем пребывание в кузнице. Вы просто олицетворение доброты, раз предлагаете мне возможность избежать изнуряющей духоты этого дня, спрятавшись в маленькой, замкнутой лачуге, где, кроме массивного кузнечного горна, находятся еще сам массивный кузнец, его массивный помощник и два массивных сына, причем все четверо орут, требуя поддерживать в горне высокую температуру, чтобы работать с паровым цилиндром, который вы хотите починить.
— Бэтсфоум…
— Я не в силах представить, что могло бы понравиться мне больше, чем стоять на покалеченной конечности, радостно обливаться потом и упиваться мыслью, что я вношу свой незначительный вклад и облегчаю ваше сознание, в то время как вы проходите сквозь мучительные испытания, обедая в клубе, попивая охлажденные напитки и поглощая полезную для здоровья пищу, заставляя себя съесть фруктовое мороженое, которое там непременно подадут в этот, безусловно, самый жаркий день в истории Британии.
— Бэтсфоум…
— Я с трудом сдерживаю радость, переполняющую меня оттого, что мне удастся выполнить вашу великодушнейшую и чуткую просьбу. Право же, если бы дневная жара не до предела вымотала мое несчастное, искалеченное тело, я бы воспользовался этим случаем и выполнил несколько сальто, лишь бы продемонстрировать вам свой совершеннейший восторг по случаю поставленной передо мной задачи. Собственно, если вы подержите минутку мою шляпу, я все же попробую пройтись колесом, просто чтобы вы смогли спокойно отбыть в свой прохладный клуб с его прохладными, удобными креслами и прохладными, аппетитными закусками, зная, что сделали меня, вашего покорнейшего слугу, счастливым сверх всякой меры.
Дэр знал, как играть в эту игру. Улыбаться разрешалось, но сдержанно, а откровенный смех только ранит чувства Бэтсфоума, поэтому Дэр подавил готовый вырваться наружу хохот и изобразил печальную улыбку.
— Думаю, я сумею выдержать все муки обеда, не вынуждая тебя изображать из себя акробата.
— Право же, я буду только счастлив, сэр…
Дэр протянул руку и забрал из кареты трость.
— Просто убедись, что Джонсон выполнил свою работу как следует, а когда все будет готово, заедешь за мной. Пока цилиндр не починят, делать все равно ничего нельзя, поэтому я с таким же успехом могу ждать в клубе, заодно узнаю, что произошло в мире, пока я болел.
Бэтсфоум все же попытался добиться разрешения пройтись колесом, но не очень усердно, и в конце концов забрался в карету и поклялся, что будет очень внимательно следить за работой кузнеца. Дэр поднялся по ступенькам в клуб, ощущая лишь легкую тянущую боль в бедре, там, куда выстрелила жена, и вдруг расхохотался, не в силах сдерживать смех. Только представить себе негодующую Шарлотту, вынужденную выстрелить в него, чтобы привести в чувство! Как он мог даже подумать о жизни без нее? Она была всем, чего он желал, всем, в чем нуждался. Жена, любовница, друг, сиделка…
— Палач. — Он снова фыркнул, сильно изумив швейцара, забравшего у него шляпу и трость.
Дэр провел несколько минут в беседе со старым членом клуба, который хорошо помнил его отца, и прошел вглубь, в помещение, где стояли глубокие кожаные кресла, расположенные так, чтобы их обдувал ветерок из открытого окна. Его немножко развлекла растерянность посетителей, не знавших, куда смотреть — на глазную повязку, на шрамы, исполосовавшие щеку, или на неподвижную руку. Кроме того, никто не знал, как к нему обращаться — кто-то называл его лорд Карлайл, словно подчеркивая свою поддержку, остальные предпочитали окликать по имени. Ему необходимы были эти несколько часов, пока чинят цилиндр, чтобы подумать о своем кузене. А еще подумать о том, что ему делать с Шарлоттой, дома она его все время отвлекала.
Дэр отнюдь не был дураком, он еще до несчастного случая прекрасно уловил зловещее предзнаменование и хотя не знал, кто устроил так, чтобы его кузен оказался на торговом судне, плывшем на Восток, но ничуть не сомневался, что Джеффри Макгрегор был именно тем человеком, за которого себя выдавал, а это означало, что титул и имения, уж не говоря о долгах покойного дяди, по праву принадлежали кузену. И если говорить всю правду, Дэр гораздо лучше чувствовал себя без титула — теперь ему придется заботиться только о Шарлотте и себе, а не выбрасывать деньги в бездонную яму, какой являлись имения. Но Шарлотта, его милая, любящая, необыкновенная Шарлотта была исполнена решимости отстоять титул.
— Жаркий сегодня денек.