Выбрать главу

Образ печального мученика на иконе молчалив и строг, но Устинья Семеновна чувствует, как спокойствие благодатно нисходит на нее через этот образ от всевышнего, невидимого для людей, но незримо присутствующего всюду.

Однако сколь полно ни отдается она молитве, в глубине сознания вертится назойливое: надо пойти к Григорию, рассказать все и посоветоваться… Ясно уловив в себе это желание, Устинья Семеновна облегченно вздыхает:

— Слава тебе, господи! Помог мне в разуменьях моих, избавил от бесплодных метаний…

И хотя в окна уже смотрит густая синева сумерек, она начинает собираться к Григорию.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Лишь в девятом часу находит Вера Копылова дом Татьяны Ивановны. Открывает сама хозяйка. Еще светло, и Вера замечает бледное, усталое лицо Татьяны Ивановны.

— От дел, наверное, вас отрываю… — виновато-застенчиво извиняется Вера, но Татьяна Ивановна перебивает ее, приветливо берет за руку:

— Проходи, проходи. Собаки у нас нет, страсть не люблю этого гавканья. Как нашла-то меня? Долго искала?

В голосе женщины столько доброты и радушия, что сразу как-то от сердца отлегло: вероятно, хороший человек эта женщина.

— Да вот сумела найти, — отвечает Вера, поднимаясь вслед за Татьяной Ивановной на крыльцо, выскобленное до искристой желтизны.

«Любит опрятность», — отмечает про себя Вера, приостанавливаясь, чтобы снять туфли. Татьяна Ивановна оглядывается от дверей.

— Это еще зачем? Или для показу мою я крыльцо? Надень, надень, в комнате-то пол прохладный.

Пришлось подчиниться хозяйке. И в комнатах Веру поражает все та же опрятность: свежие, словно праздничные занавески, до блеска натертый пол, а черное стекло приемника броско сверкает в золотистой оправе.

— Как хорошо у вас, уютно! — восклицает Вера, оглядываясь.

— Ну, какой уж там уют, — смущенно улыбается Татьяна Ивановна. — Четверо их у меня, орлов-то, а еще только двое в школу ходят. Трудно одной.

— А муж?

— Умер… Четвертый год одна, — скорбно вздыхает Татьяна Ивановна. Глаза ее, темные, с умной искоркой, влажнеют, вот-вот покажутся слезы. — На шахте работал он, в забое. Придавило обвалом, после больницы полтора месяца только и выдюжил…

Помолчав, она спохватывается:

— Ой, что это я? Надо гостью-то хоть чайком напоить!

— Нет, нет! Не беспокойтесь, Татьяна Ивановна. Я к вам на минутку, — говорит Вера, проникаясь все большим уважением к этой женщине.

— Сиди, сиди! — ласково прикрикивает хозяйка. — Знаю, что за делом. Поздний-то гость, как в народе говорят, всегда с нуждой приходит. А мы — мигом! Зоенька, ну-ка, за самовар живо! И ты, Люда!

Затаившиеся в другой комнате две девочки лет семи-восьми, одинаковые ростом и удивительно похожие друг на друга, выходят, здороваясь и с любопытством поглядывая на гостью, и вскоре уже гремят самоваром, о чем-то перешептываясь.

— Близнецы?

— Ну да, двойняшки, — кивает Татьяна Ивановна. — Они у меня специалисты с самоваром, никому не доверяют. Плитку электрическую боятся включать, а самовар нет… Где-то наши кавалеры долго сегодня на улице сумерничают.

— На озеро пошли, — откликается одна из девочек.

— На озеро? Ну, задам я им… — и обращается к Вере. — Слышали, мальчишка утоп на озере? Лыжиных сынишка…

— Утонул?!

— Ну да… Озеро-то у нас с капризом. Как жара постоит, оттает там где-то внизу земля, ну и начинает воду коловоротить. Взрослого и то затягивает, а тут — мальчишка… Не доглядела Лушка, а теперь волосы-то рвет на себе. И квартиранта Пименовых тут припутывают, не разберешь…

— Татьяна Ивановна, расскажите, что там произошло! А Луша-то зачем к шурфам поехала?

Вскоре Вера уже знает о несчастье на озере. Татьяна Ивановна, сама не очень-то веря слухам о том, что мальчонку вывернул из лодки пименовский квартирант, все же отзывается о нем неодобрительно.

— Ваш, шахтовский, парень-то. Не упомню, как его фамилия. Чернявый такой… Игра на воде не доводит до добра.

— Кто же это может быть? — недоумевает Вера. Очень она жалеет, что нет сейчас здесь Лушки.

В окнах уже начинает темнеть, а «кавалеров» с озера все нет, и Татьяна Ивановна беспокоится.

— Ну-ка, сбегай, Зоя, за ними. Гони их, полуношников, домой…

За чаем Вера, видя, как тревожно оглядывается на черные окна Татьяна Ивановна, как чутко ловит она каждый стук, тихо спрашивает:

— Трудно ведь вам, Татьяна Ивановна, с четверыми-то?