Взгляд Татьяны Ивановны прямой, немигающий, чуть-чуть с прискорбинкой.
— Всякое бывает, — неопределенно отвечает она. — Пенсию-то я хорошую получаю, жаловаться стыдно. И в праздники ребятишек подарками не обижают. Это все так… А трудно, Верочка, от другого бывает. Временами, правда… Мне тридцать два сейчас, возраст-то, если разобраться, не такой уж старый. А у меня их — четверо. Подсказать, поправить некому, вдруг что не так? Ведь парней двое-то у меня. Мужская рука все больше требуется, это уж от природы так… Да и о себе, чего греха таить, иногда подумываю… Жизнь-то ведь одна.
Она грустно усмехается. Взгляд рассеянный, блуждающий застывает на ее лице.
— Татьяна Ивановна, а если вам… выйти замуж? — роняет Вера растроганно и краснеет. Она понимает, что с такой «гвардией» Татьяне Ивановне замуж выйти нелегко.
«А жаль, — торопливо отводит она глаза, подумав: — Совсем еще молодая женщина. И так нескладно сложилась жизнь».
— Думала и об этом, — кивает Татьяна Ивановна. — Осуждать тех, кто в моем положении выходит замуж, нельзя. Но смотреть на них косо — можно! — Татьяна Ивановна поднимается и направляется к окну. — Куда-то мои чертенята запропастились?
Она раскрывает створки и, высунувшись в темноту, долго смотрит на улицу.
— Пойдемте, Татьяна Ивановна, ребятишек своих поищите, а то, я вижу, вы, как на иголках, сидите, — говорит Вера, поднимаясь. — Только…
— Евангелие-то? — озабоченно подсказывает Татьяна Ивановна. — Сейчас принесу.
Естественная простота и доверчивость женщины все больше нравятся Вере.
— Вот возьми и владей, раз тебе нужно, — протягивает Татьяна Ивановна Вере в зеленом гладком переплете книгу с крупно вытесненным посередине обложки крестом. — Ребятам моим уже не понадобится, разве вот так же, как тебе… Муж у меня ею увлекался. Любил как простую книгу читать. Мудрые, говорит, слова тут есть… Ну вот, к примеру…
— Татьяна Ивановна, — перебивает Вера. — А вы разве не верите в бога?
— Заметила? — оглядывается на пустую божницу Татьяна Ивановна. — Нет, не верю. Как муж умер, с тех пор.
Перехватив вопрошающий взгляд Веры, она беспокойно посматривает на окна.
— Скоро это не расскажешь. А в двух-то словах… И я раньше ни один церковный праздник не пропускала: думала, угождаю этим всевышнему, счастливой меня сделает, все же в его руках. Ну и не жаловалась на жизнь: муж-то, Николай мой, зарабатывал очень хорошо, по четыре да по пять тысяч приносил домой. А того не думала, что это вовсе не от бога, а от советской власти, да мужикова труда. Обвал-то как случился, я из больницы — да в церковь, из церкви — в больницу. Молилась всем святым по два-три часа, чтобы отвели Николая от смерти. А потом привезли Николая домой, хуже ему и хуже. Я батюшке за молебны сотнями перетаскала, а у самой уже и сомнения мелькают: нет, видать, такой силы у всевышнего, чтобы человека от смерти спасти…
Татьяна Ивановна неожиданно отворачивается, плечи ее мелко вздрагивают.
— Не надо, не надо, — бросается к ней Вера. — Не расстраивайтесь, прошу вас!
Женщина хлибко вздыхает и, повернув к Вере покрасневшее, ставшее некрасивым, лицо, грустно кивает:
— Ничего, прошло уж… Слез-то нет, тогда еще я их выплакала. В ту ночь, как помереть Николаю, долго я не спала, стала на колени вот здесь и молилась, просила у господа хоть каплю милосердия, ведь жизнь каждого из нас в его руках. Слышу, позвал меня тихонько Николай. Подошла, а он шепчет, глаза закрыл: «Прощай, Танюша… Не верь, нет справедливости у этого… господа бога…»
Я собрала ребятишек, упала около Николая, ребята в рев, соседка прибежала, а я одно твержу: «Есть! Есть справедливость! Ты будешь жить…» Ну и всякое такое к богу, просила его. А когда очнулась, Николай уже…
Татьяна Ивановна судорожно вздыхает и машет рукой.
— Так вот… Где же мои гулены, разбойники ночные? Пойдем-ка, не дай бог, куда забредут…
Они вышли за ворота и пошли по улице, тихо переговариваясь. У тропинки, ведущей по проулку к озеру, остановились. Вера с признательностью обращается:
— Так я, воспользуюсь вашей услугой, Татьяна Ивановна. Если кого из знакомых встретите, пожалуйста, скажите им, что завтра лекция будет в три часа, там же — у водоразборной колонки. Пусть подходят.
— Ладно, ладно, Верочка, скажу, — обещает Татьяна Ивановна и, видя проходящую с ведрами женщину, окликает ее: — За водой, Валентина? Иди-ка сюда, дело тут до тебя есть.
Вере тихо поясняет:
— Эта вроде тоже перестала в церковь ходить. Надо сказать ей, чтобы баб предупредила в своем краю улицы.