Но мать не появлялась. До всхлипывающего Алешки доносился лишь глухой монотонный шум из пристройки, отдельные выкрики «говорящих на языках», и это немного успокоило мальчика. Однако он знал, что мать не простит ему оскорбления, нанесенного Филарету, и потому шагнул в ворота на улицу, решив не появляться дома как можно дольше.
…Ребячье горе быстро проходит. К своему дому Алешка подходил, напевая едва слышно слова недавно услышанного псалма. Он знал и многие другие песни, но ему понравилась мелодия этого псалма, и Алешка быстро пристроил ее в такт своим шагам. К тому же, псалм каким-то образом — чувствовал малыш — связывает незримо его с матерью, оставшейся у Филарета. Ее Алешка все равно любил, несмотря на сегодняшние больные щипки.
— Спаситель, на кресте страдая… Да, бог есть свет, бог есть любовь, — вполголоса, в бодром темпе марша, выговаривал Алешка, не забывая посматривать по сторонам. И все же соседский Мишка появился из-за палисадника неожиданно, будто вырос из снега.
— Алеш! К вам из газеты приходил какой-то дядя, — сразу же сообщил он. — Сказал, что еще придет…
Алешка молча кивнул, словно ему было раньше известно, кто и зачем приходил к ним. А сам лишь подумал: «К мамке зачем-то… Пусть, мне-то што…»
И спросил у Мишки.
— На горке был? Идем, а!
— Домой иду. Угля натаскать надо. Ты жди, я скоро выйду…
Алешка пошел к своим воротам, опять напевая прилипчивый псалм. Было уже совсем темно — рассеянной, оснеженной зимней темнотой. И едва Алешка дошел до слов «бог есть свет…» — он неожиданно подумал о том, что если бог — свет, то надо просто попросить его, чтобы сейчас вот был день, было солнце. Ведь те, кто остались у Филарета, обо всем просят бога. Почему же он, Алешка, не может?
— Сделай, боженька, чтоб было светло, — тихо сказал, оглянувшись, Алешка и замер, ожидая такого, чего он еще ни разу в жизни не видел.
Но темнота стала лишь гуще, потому что Алешка с замиранием и легким недоверием ждал света. Вскоре малыш разочарованно тронул за дверную щеколду и тут вспомнил, что надо бродить где-то до самой темноты, пусть мама поймет, что он обиделся.
Алешка стал у ворот в раздумье: куда идти? Ждать Мишку? Это долго, у них две печи, угля надо много… Идти одному на ледяную горку?
— Мальчик, ты в этом доме живешь? — услышал Алешка и увидел, как с дороги к воротам идет мужчина.
— Вы из газеты? — внезапно догадался Алешка. — Но мамы нет.
— Где же она?
Человек подошел и встал рядом.
— Там… — махнул рукой Алешка в сторону невидимого дома Филарета.
— Где там?
— У дяди Филарета…
— Это у которого сектанты собираются? А ты тоже туда ходишь? Сейчас почему не там?
Обида на Филарета всплыла вновь. К тому же, Алешка был в ожидании наказания за свой поступок, и ему вдруг захотелось, чтобы кто-то взрослый понял, что он не хотел сделать так, как получилось. А этот дядя — из газеты, они же обо всем пишут, все знают…
И он рассказал корреспонденту газеты историю своей маленькой жизни…
— А ты хочешь ходить туда, к этому дяде Филарету? — спросил, подумав, корреспондент.
— Нет, — сразу же ответил Алешка. — Но… мама… Она не оставит меня дома…
— Вот что, Леша, — положил ему руку на плечо корреспондент. — Я сейчас пойду к этому Филарету, узнаю, почему они тебя принуждают посещать молитвенные собрания.
Алеша тихо побрел во двор, нашел в потайном месте ключ, вошел в дом. В комнате, не зажигая света, разделся и лег в постель. Лежать одному в темноте было до обидного горько, а мама была там, у Филарета, куда идти нельзя, и Алешка заплакал… Так, в слезах, он и уснул и не слышал, когда пришла мать.
…Просыпаться по солнечным утрам Алешка любил — день был полон интересных занятий и в школе и дома. К тому же, каждый раз радовал ласковый голос наклонившейся над ним матери, ее мягкое прикосновение к белокурым Алешкиным волосам:
— Вставай, сынок, вставай, сиротинка моя…
В это утро Алешка проснулся сам: в глаза било нежаркое зимнее солнце, но малыш проснулся с тревожным предчувствием неприятных событий: он сразу же услышал воркующий голос Филарета. И вмиг померкло сверкающее воскресное утро; Алешка натянул одеяло на голову. Но голос пресвитера все равно проникал в Алешкины уши.
— Ты говори, в чем помощь нужна, Валентина. Чем бог наделил нас, братьев и сестер, тем и поделимся.
Хрустнула плотная бумага, снова всплыл голос Филарета:
— На-ка, сестра, от сестер и братьев…
— Зачем же, брат? — слабо противилась Валентина, но тот мягко остановил ее: