Едва за ними закрывается дверь, Лизунов смотрит на следователя, не в силах скрыть грубоватой усмешки.
— Вот ты, Каминский, институт юридический кончаешь, заочник, так сказать… Твое мнение какое? Только быстро, в дебри не влазь…
Каминский замыкается в себе, собирая в стопку бумаги допроса:
— Следствие покажет, — спокойно произносит он. — Еще же ничего фактически не известно. Девушку эту не допросили, обвинение-то от нее исходит…
— А ты наперед прикинь, без всяких дамочек-девочек, а? Не можешь? А я заранее говорю: влипнет Макурин, если поведет себя так, как сегодня. Ни бе, ни ме! Разве так защищаются?
— Странная логика…
— Ничего нет странного! — горячо перебивает Лизунов. — Я их видел, таких «мекальщиков», сами себя запутывали, даже лишнее наговаривали. И бац! — испекся человек…
Каминский внимательно смотрит на офицера.
— Не спорю, капитан, так было… С этим я не спорю, — еще раз говорит он. — Но согласитесь со мной. Теперь… Я подчеркну это слово. Теперь наша задача — не запутывать людей, а распутывать преступления. Если оно произошло. Вот вы говорите: «Макурин может влипнуть». Значит, вы признаете, что он может и не влипнуть, так? И лишь по той причине, как он поведет себя на следствии. А я с этим не согласен! Пусть институт и не нравится вам почему-то, я уловил это, но нас там сейчас не этому учат.
— Чему же? — гасит улыбку Лизунов, скользнув холодным взглядом по суховатой невысокой фигуре Каминского. — Я ведь университеты не кончал, своим горбом службу щупал.
— Многому, Юрий Борисович, — и Каминский медлит, раздумывая. — Идут разговоры, например, у нас там об ответственности наказывающего за судьбу наказуемого. Странно на первый взгляд, не правда ли?
— Ну, ну… — бурчит не глядя Лизунов, занявшись прочисткой мундштука.
— Вы лучше моего знаете, как решались тогда дела. А каковы последствия? У массы людей не стало доверия к справедливости наказания. Это же страшная вещь, если вдуматься повнимательней…
— Подожди, Каминский, — нетерпеливо останавливает Лизунов. — Все это я знаю. Ты мне конкретно скажи, что ты предлагаешь? Коротко и ясно! Об этой самой… ответственности наказывающего, так, кажется?
— Коротко? Что ж, можно и коротко, — Каминский стучит казанками пальцев по столу: — Гласность! Ведение следствия и суда с наибольшей гласностью и широким участием общественности. И в данном случае, в этой истории с Макуриным, я бы посоветовал привлечь партийную, комсомольскую организации шахты.
— Хо-хо! — вскидывается Лизунов. — Доморощенные шерлоки холмсы? Поздравляю, Каминский… Не говорю уже о степени квалифицированности расследования. Представляю: Марья Ивановна допрашивает соседа Петра Сидоровича о том, как он слямзил на шахте ведерко угля… Абсурд! Советская юридическая школа дала немало примеров талантливого применения испытанных методов сыска и следствия. И отрицать их начисто…
— Я их не отрицаю, — хмурится Каминский. — Но у советской юридической школы, кроме прошлого, есть настоящее и будущее. Об этом вы изволили забыть, Юрий Борисович?
Лизунов машет рукой.
— Ладно, оставим. Следствие будем вести, как обычно. Вызовите на понедельник… лучше во вторник — завтра я отдыхаю — эту деваху, Лыжину.
— Ясно. И все же…
— Есть партийная организация, спорные вопросы можете решить там. Вот так…
Он умеет хорошо владеть собой — Лизунов. Глянув на часы, щелкает по стеклу ногтем и обыденно, спокойно говорит, без неприязни поглядывая на Каминского:
— Рабочему времени — каюк! Что ж, отдохнем… Мне на именины сегодня к начальнику городского автохозяйства Вяхиреву идти. Гульну! Одногодки мы с ним, вместе когда-то работу начинали шоферами. Я, правда, вскоре в органы милиции ушел, но дружбы не теряли. Да и сейчас соседи. А ты вот что, Володя… Брось свои эксперименты, не нами заведено, не нам кончать. Тебе же спокойнее. Он тебе не сват, не брат — этот Макурин. Хотя смотри… Ну, я пошел!
Степан пошел на автостанцию, чтобы ехать в поселок, — его ждал приятель, а Андрей остановился возле здания отделения милиции, не зная куда направиться. Какой сумбурный, полный неприятных неожиданностей день! В памяти всплывает разрозненными обрывками: Любаша смеется, посматривая на Ванюшку; угодливо предлагает папиросу Григорий, а рядом — выставленный на продажу блестящий желтый шифоньер; грубовато-насмешливый взгляд милицейского капитана, не предложившего даже стула, пока не догадался это сделать мужчина в штатском — следователь, вероятно. Неприятный, унижающий его допрос. Показания Лушки…