…Бог ты мой! Какая это ерунда по сравнению с множеством известных мне (по роду службы, разумеется) случаев, происшедших на почве разводов и усыновлений. Про удочерения я вообще не говорю – там слишком часто все бывает еще в тысячу раз сложнее. Вот что для меня ясно: чем меньше взрослые вмешиваются в чисто формальную, даже юридическую сторону дела, тем лучше для всех – и для детей, и для самих взрослых. Единственно с чем надо бороться беспощадно – с проявлениями насилия в любой форме, физической ли, психологической, моральной. Не наше это собачье дело, с кем жить человеку, под какой фамилией, кого любить и почитать родным, а кого просто дяденькой или тетенькой. Что бы там ни говорили высоколобые юристы. Они ведь все равно всё со всех взыщут что положено. Ну, и ладно. А человеческое – человекам.
…Он пришел ко мне лет пятнадцать назад.
– Батюшка! – с каких-то пор он нашел, как ему кажется, самое точное обращение ко мне – «батюшка», а мне оно понравилось, так и живем. – А как бы ты отнесся к тому, если бы я со своей семьей уехал из страны?
То была еще пора довольно вонючего (это я о «Гастрономах» да столовых) социализма.
– Но почему?
– Потому что жить здесь – это для меня каждый день терять чувство собственного достоинства.
– Это правда?
– Правда.
– Тогда уезжай.
И уехал.
А я потерял что-то. Теплое, к чему можно было бы прислониться, согреться. Доброе, на которое можно было рассчитывать. Сильное, потому что молодое.
Но вскоре многое изменилось! Оказалось: можно ездить в гости. Оказалось: можно перезваниваться. И, в принципе, можно уезжать и приезжать. Ругайте демократию как хотите, но уже из-за одного этого она благословенна.
…И вот та первая страничка письма, которая запомнилась наизусть.
Сверху красным карандашом: «Персонально». И так же красным подчеркнуто: «Батюшка!..»
«Ты среди нас самый умный и самый рассудительный. Написал я, понимаешь ли, письмо всем вам, а потом стал мучиться, стоит его посылать или нет, потому что… Ты уж будь любезен, прочти и сам реши, что сказать, что нет, или вообще отнести письмо к разряду сугубо личных, направленных только тебе».
Под каждой крышей – свои мыши. Тем более в семье. Деликатные обстоятельства, о которых шла речь, могли кое-кому показаться обидными. Он опять думал о своей матери. И невольно стребовал с меня должок, выданный им в четыре года: теперь я должен был принимать наше окончательное решение.
Мы с ним не показали это письмо никому. И правильно сделали.
…А у него уже растет третий ребенок. Может, пора его усыновить?..»
Мы с Сашкой сумели стать близкими друг к другу. Вся предыстория, где он – подкупающий милотой малолетка, не имеет к этому касательства. Это заблуждение многих – считать, что наши родительские отношения с малыми детьми перетекают потом во взрослые. «Он уже мужчина, а для меня – все равно маленький»… Эту ставшую притчей во языцех неправду, придуманную, мне кажется, некими равнодушными газетчиками «для утепления» изначально остылых, фальшивых фигур в своих сочинениях, кое-кто ошибочно воспринимает как норму естества. И нередко расстраивается: почему у меня не так? А не так у всех психологически нормальных. Я занимался этой темой (конечно, не более как журналист), и при случае, может быть, поделюсь своими соображениями. А пока хочу высказать одно из них: отношения между родителями и выросшими детьми в большинстве случаев устанавливаются, как у всяких двух людей при их знакомстве. Мы друг друга открываем для себя. Прежние чувства при этом могут играть роль. Но чаще – нет.
Да, «в сплошной лихорадке буден» бывает трудно уловить момент этого знакомства, поэтому «вдруг» проявившиеся «новые» черты единокровного человека или его поступки могут оказаться обескураживающими, повергающими в недоумение.
Но я знаю и день, и час, когда моя жизнь пополнилась новой эмоцией. Ощущением человеческой близости к выросшему сыну. Обстоятельства, сопутствовавшие этому, скорее всего, случайные. Однако без их знания рассказ будет непонятным.
…Он уже был врачом, успешно работал и решил поступить в аспирантуру. Вдруг почему-то ему отказали в праве участвовать в конкурсе на поступление, не помню, к чему придрались – то ли к сроку подачи документов, то ли еще к чему. Кто должен был восстанавливать справедливость? Конечно, батюшка.
Естественно, я стал искать коллег, имеющих выход на министра здравоохранения. И нашел – но не министра, а его зама. Но зато нашел быстро – через коллегу в своей же редакции. А время в этом случае играло большую роль.
Работа в редакции журнала «Журналист» выработал во мне привычку, читая периодику, собирать вырезки по темам, почему-либо интересующим меня. Часто без всяких целей – вдруг пригодится. И вот по этому случаю заглянул в большой конверт с публикациями о сохранении здоровья. Там оказалась россыпь аспектов проблемы. Их было слишком много для телефонного разговора. И для его продолжения заместитель министра пригласил меня прийти к нему.