Но, помимо того, что с нас на анатомии драли три шкуры, с этим предметом были связаны и забавные истории. Все мы, по крайней мере, те, кто только что закончил школу, начиная изучать анатомию, испытывали некоторые опасения по поводу того, как будем себя чувствовать, имея дело с трупами. Однако первоначальные страхи оказались беспочвенными. Пролежавшие долгое время в формалине препараты частей тела и органов лишь отдаленно напоминали что-то человеческое. И это нас, студентов, не устраивало. Мы хотели видеть то, что действительно могло пощекотать нервы.
Надо сказать, что кафедра анатомии находилась на четвертом этаже учебного здания, а первые этажи и подвал занимали судебно-медицинский морг и кафедра судебной медицины. С кафедры судебной медицины нас шугали, чтобы не мешались, а вот морг был совершенно доступен. Заходи – не хочу. И мы выкраивали время, чтобы группками по два-три человека спуститься вниз поглазеть, а заодно и укрепить силу воли. Ты, Катя, наверно, видела в зарубежных, а сейчас уже и российских фильмах, что морг – это чистенькое помещение, в котором в оцинкованных холодильных ячейках по одному хранятся тела умерших или убитых. И только в момент надобности их аккуратненько вынимают, чтобы потом закрыть вновь. Все это фигня. Наш простой советский морг выглядел иначе. Это был мрачноватый, плохо освещенный подвал с холодильными камерами, как на мясокомбинате, в которых вповалку валялись на полу мужские и женские трупы с бирками на ногах, а в коридоре у стеночки на каталках лежал прикрытый простынками «свежачок», ожидающий судебно-медицинского вскрытия или привезенный сразу после него. Другими словами, сестренка, свеженькие или уже разрезанные от шеи до лобка и потом зашитые трупики. Именно этот «свежачок» и представлял для нас, студентов-«первоклашек», наибольший интерес.
И как-то я потащился туда один. Морг, как всегда, был безлюден, а свет неярок. Как обычно, у стены рядком стояли каталки с трупами. Я решил начать осмотр с самой дальней. Но, бог ты мой, когда я проходил мимо второй каталки, из-под простыни высунулась здоровенная мужская рука и, перегородив мне дорогу, вцепилась в карман моего халата. Так, по крайней мере, это выглядело. Мне, мягко говоря, «поплохело». Я, сглотнув от страха, откинул простыню и увидел уже вскрытый труп крупного, покрытого татуировками мужчины, который безразлично лежал с откинутой в сторону, повисшей на моем кармане рукой. Прошло, наверно, минуты две, а я продолжал его разглядывать и только потом рискнул отцепить крепко зацепившиеся за мой халат пальцы и уложить руку обратно на каталку. А она, как назло, соскальзывала и падала, но почему-то в этот раз не в сторону, загораживая проход, а вниз. Вот такая, Катя, странная история, которая наверняка объяснима какими-нибудь заурядными причинами, но любопытная. Почему рука высунулась именно в тот момент, когда мимо проходил я? Я ведь каталки и тела не касался…
Вообще на кафедре анатомии мне и моим сокурсникам мужского пола пришлось испытать много странных ощущений. К примеру, на самой кафедре в формалиновых ваннах хранились не цельные трупы, а только их части, и, если по роду занятий было необходимо человеческое тело целиком, мы спускались за ним в морг. Естественно, был грузовой лифт, который поднимал тела в «судебку» или к нам, но он был старенький и часто ломался. И тогда нам, пацанам, приходилось тащить покойников на носилках на четвертый этаж по лестнице, совершая целое путешествие, во время которого особое удовольствие получал тот, кто шел сзади. Мало того, что на него приходилась большая часть веса, но труп еще и начинал соскальзывать вниз, и, чтобы уравновесить нагрузку и уменьшить сползание, заднему приходилось поднимать носилки до уровня плеч, но покойник, зараза, сползал все равно. Ты, Катя, не представляешь, как нам, пацанам, «нравилось», когда пятка трупа внезапно упиралась кому-нибудь в нос или щеку.