А вот когда я поступил в институт, тут уж всем было видно, у кого в кармане вошь на аркане. Но я, хоть и комплексовал, но сильно не переживал. Был уверен, что свое место займу за счет ума и чувства юмора. И частично оказался прав. Но все равно разница в материальном достатке, хотя мои друзья сроду даже не намекнули, что она существует, все же чувствовалась. Может, только у меня в голове. А мне так хотелось их чем-нибудь удивить. И я не нашел ничего лучшего, как начать использовать батюшку, журнал которого относился к огромной издательской империи «Правда». А у «Правды» было много пансионатов для сотрудников. Я встал на горло твоему папе, Катя, чтобы он организовал для меня и моих друзей путевки в очень неплохой подмосковный дом отдыха в Планерном. Батюшка кисло скривился, но я не удивился. Я знал, что использовать свое служебное положение в личных целях, даже если речь шла о членах семьи, ужасно не любил, а тут вообще бог знает какие друзья. Но с его горла я не слез и додавил. В итоге я свозил друзей, и даже не один раз, в Планерное, в какой-то степени усмирив свои собственные комплексы.
Но одно место, ресторан Дома журналиста, не давало мне покоя. Это ведь почти булгаковский «Грибоедов». И как-то я выкрал у батюшки удостоверение члена союза и попробовал пройти туда вместе с друзьями. Но номер не прошел. Face control меня не пропустил, уж больно молодо я выглядел. Другими словами, я облажался перед своей юношеско-девической компанией и очень из-за этого переживал, затаив недоброе против ЦДЖ. И когда уезжал в Израиль, решил, что пора свести счеты с этим ни в чем не повинным местом. Мне перед отъездом, как положено, надо было отгулять отвальную, а заказывать банкет в обычном, пусть и престижном ресторане ужасно не хотелось. И я вспомнил про ЦДЖ. Но на мою умильную улыбочку и незатейливые намеки на то, что хорошо бы прощальный банкет устроить в Доме журналиста, батюшка категорически ответил, что заниматься подобными глупостями, как организация мне банкета, не будет. А мне и не надо было. Я так ему и сказал. И объяснил, что мне нужно только его формальное согласие на банкет на случай, если вдруг возникнут вопросы. А с дирекцией ЦДЖ от его имени поговорю я сам. Батюшка снова скривился, но возражать не стал. Я позвонил директору и представился ответственным секретарем журнала «Огонек» Александром Сергеевичем Щербаковым, человеком достаточно известным в журналистских кругах. И наплел ему, что якобы хочу отметить сыну, то бишь себе самому, годовщину свадьбы. Но меня ждало разочарование. Вежливый и внимательно слушавший директор вдруг рассыпался в извинениях и сказал, что рад бы помочь, но ЦДЖ и ресторан закрыты на ремонт. Вот такая непруха. Повисла пауза, и я уже хотел повесить трубку, когда директор в раздумье добавил: «Хотя ресторан, наверно, мы могли бы на день банкета и открыть». И, Катя, даже несмотря на определенные сложности, потому что часть продуктов и выпивку пришлось везти из других точек, для меня одного на один день открыли ресторан закрытого ЦДЖ. Отвальная удалась на славу. И я закрыл свой счет с домом журналистов. 1:1.
Я и сам не очень понял, почему вдруг вспомнил про историю с ЦДЖ, но, видимо, хотел еще раз показать, что в жизни человек сам должен решать свои проблемы. А твоя исповедь, кроме постоянных жалоб на нелюбовь и тиранию чудовища-матери и потакание этому отца наполнена причитаниями, что тебя ничему не учили. Интересно мне знать, а чему ты научила собственную дочку, которая, насколько мне известно, тоже ничего не умеет? Но бог с ней, с Алисой, я не собираюсь переводить разговор на нее.
Более того, я намерен привести подтверждения того, что наши родители – монстры. У меня ведь, прости, даже слезы от этого наворачиваются, тоже в детстве не было мамы, которая, читала мне по вечерам книжки, ждала, волнуясь, с обедом, клала завтраки в портфель, сходила с ума от того, надел я шарф или нет, не было папы, который играл со мной футбол, ходил на рыбалку или учил хитрым приемчикам борьбы, другими словами, не было канонизированных идеальных родителей из какой-нибудь слащавой книжицы. Но у меня были родители, с которыми никогда не было скучно. Я, открыв рот и выпучив от удивления глаза, мог бесконечно слушать их истории. Я знал, что всегда могу задать самый хитрый не обязательно детский вопрос и получу интереснейший нестандартный ответ, сильно отличающийся от уже известного мне варианта, полученного из дворовых источников, в школе или из телевизионных передач. А на шарфики и на, слава богу, редчайшие и очень непродолжительные моменты неизвестно откуда свалившегося на мою голову сюсюканья мне было наплевать. Я с детства понял, что каждый человек может дать только то, что может. И играл со мной батюшка в футбол или нет, мне было безразлично. И если выяснялось, что, когда я голодный приходил из продленки, всю еду в доме, приготовленную мамой, подчистую подъели внезапно завалившиеся гости, драмы из этого не делал. Но я хорошо помню батюшку, с которым азартно резался в купленный им детский бильярд, батюшку, который научил меня играть в шахматы и ездить на велосипеде. А в футбол и хоккей я научился играть и без него, как и тому, как выживать среди таких же, как я, сверстников-волчат. Я помню маму, которая научила, может, самому главному, тому, о чем ты, Катя, отозвалась так презрительно, пониманию необходимости во всех жизненных обстоятельствах «держать фасон». Это значит – сохранять свое лицо.