Однако, надо воспользоваться случаем, чтобы покричать что-нибудь потенциальному другу за углом.
– Ага!!!! – рявкнул я за угол, и испугался своего голоса. Ему было очень тесно в легких и он ударил по ребрам, диафрагме, голосовым связкам. Голосовые связки, провисшие и гулко скрежетнувшие вылетающим воздухом, болезненно сжались, перекрутив горло.
– Кто? – спросил голос из-за угла. Такой же хриплый и треснутый, как и мой. Очень знакомый голос.
– Это Харш, Киро. – прошептал я, засовывая топор за спину.
Из– за угла появились два обляпанных кровью меча, выписывающие неуверенные петли. Залитые кровью дрожащие руки. Кровавая маска с дорожками пота и щелями глаз. Я заглянул в эти щели и прохрипел на английском:
– Киро, принцессу не видел, такая рыжая, аккуратная?
– Харш… – Киро выронил мечи и рухнул на колени. – скажи еще что-нибудь по-английски. – прошептал он, закрывая глаза.
Я посмотрел на обляпанную кровью голову и мне стало его жалко. Очень жалко. Одинокого, напуганного тем, что никого нет, и уже не будет. Зажатого в угол и заставленного убивать, чтобы выжить. Убивать, ломая привычку сохранять жизнь. Ломая знание, что убивать – плохо. Не сломавшего его и ждущего наказания за убийство. И уже не надеющегося перед казнью услышать знакомый голос на знакомом языке.
Слова сами выскочили из памяти и потекли, вымывая вместе с собой дикую смертную тоску. Я привалился спиной к стене, сполз на пол и запел:
Киро подхватил со второго куплета, и два надорванных голоса, которые не уже могли кричать, плакали песню то ли счастья, что живы, то ли горя, что их всего двое.
Звуки шагов утонули в песне. Когда мы допели и послушали тишину и открыли глаза на чей-то вздох, вокруг стоял десяток людей в грязно-белых хламидах.
– Кто вы? – спросил ближайший ко мне капюшон с большой бородой.
Киро истерично хихикнул, а потом просмеял:
– Я… я не помню… Я… только помню лица тех, кого убил… и вижу лица тех… кого убью… как только смогу…
Он затих и посмотрел на бедро, сочащее кровь свежим порезом. Боль пореза пробралась через страх и нашла его.
– Он человек, который держал этот проход. – махнул я за поворот.
– А ты?
– А я – бог войны Хуш. Я убил дракона копьем света. Я ищу свою боевую подругу. Рыжую.
– Свершилось! – рявкнул старец, воздев руки к потолку.
– Что? – спросил Киро, пришедший в себя от вопля.
– Волшебная машина, счастье и проклятие нашего города, исчезнет!!! Бог войны пришел забрать ее обратно!!!
– Что? What? – спросил Киро меня, широко открыв глаза.
– I have take position of local war god [2]. – ответил я, доставая бинт. – Перевяжись.
Киро посмотрел на упавший на колени бинт, неуверенно взял его в руки и ста перевязываться. Проследив и удостоверившись, что он умеет перевязываться, я перевел взгляд на серые балахоны. До них, по видимому, не дошло, что я просто шел мимо в поисках пропавшей подруги и рюкзачка для переноски механизмов в пару тонн весом с собой не захватил.
– Где моя боевая подруга!!!??? – рявкнул я в фигуры, забивая трубку.
– Передовой отряд скрылся в подземелье. – ответил старец. – Оно ведет заброшенному городу под горами. Туда два дня пути.
Он помедлил, собираясь с силами, а потом спросил:
– Ты… заберешь машину?
– Зачем? Как я ее поволоку? – буркнул я, щелкая зажигалкой. Фигуры отпрянули.
– Но… в предсказании сказано, что бог войны придет и зальет жидкий огонь в жилы машины и та оживет и покинет город… Не жидким огнем стреляли твои люди?
– Какие твои люди? – спросил Киро, затягивая узел на повязке.
– Дракон побил. – буркнул я, уворачиваясь от готового потока спокойного гнева. Некогда злиться. Тут, похоже, отыскался пароезд, если не автомобиль.
– Кир, ты эту машину не видел? – Нет. – буркнул он и тихо добавил, поднимая мечи – Наших взяли.
– Догадываюсь. Потом расскажешь. Сейчас, пожалуйста, собери людей, кто жив, и там, на площади, круг людей. В центре – лучники, у которых на луках бутылки с бензином. Слить надо.
– Зачем? For what?– поднял он взгляд.
Взгляд мне не понравился. Да и весь Киро выглядел так, будто забыл, как какать. На напоминательную клизму напрашивается.
– Наших отбивать. We have presented a tank. [3] – торжественно объявил я.
– What? Tank? – Щели его глаз расширились от удивления.
– Exactly. Слей бензин.
– А ты? – спросил он, вскакивая на ноги.
– Я пойду искать дырку, в которую этой машине заливать огненную воду чтобы она сдвинулась.
Я повернулся к фигурам в белом и буркнул:
– Ведите. Я за вами, если пролезу.
Ступени, наконец, кончились и мы вышли на гигантскую площадку, которая очень пригодилась бы для проверки на трезвость. Поверхность площадки склонялась под неслабым углом к горизонту, дружелюбно предлагая всем, кто не твердо стоит на ногах, скатиться к краешку и дальше.
Я подождал, пока балахоны отойдут на дистанцию, с которой сложно подставить ножку и побрел за ними к центру скособоченного диска пятьдесят на пятьдесят шагов. В центре громоздилась коробка знакомого черного пластика, из торчал двухметровой толщины хобот, основание которого пряталось в мешанине шестеренок Четыре человека у ворота, которыми заканчивались шестерни, повернулись в нашу сторону. Переглянувшись с уставившимися на меня жрецами, я тяжело вздохнул облачком дыма и побрел к пушке…
… Магнитотанку Клак-6…
Я рухнул на колени и затряс головой, прогоняя чужую память. Она не ушла.
Она смешалась со мной. Смела в уголок разные милые добрые домашние идейки, которые применимы исключительно когда сидишь и какаешь дома на теплом унитазе. Растеклась вокруг моих злобных, губительных для окружения и себя идей, выставив рядышком по паре новых для сравнения. Процесс сравнивания обещал стать очень интересным занятием, но я чувствовал, что время и место не подходят для того, чтобы повернуться к миру спиной, а к себе – лицом. Сначала надо залезть в танк и уничтожить все опасное. Тело встало, подошло к танку и полезло наверх по шестерням, достало Крыло и вырезало дырку над люком.
Неплохо кто-то поиздевался над местными. Ручная накачка пускового конденсатора – это хитро придумано. Только основные батареи сухие. И баки, конечно, тоже, если тараканы не забрались..
Откинув люк, я спрыгнул внутрь тесной каморки.
Стены вспыхнули тусклым светом, осветив пару очень знакомых кресел, совершенно чуждых человеческой заднице. Злоблинских. Панель с кучей тумблеров, шлемы на панели перед креслами, десяток темных экранов.
Часть сознания, мягенькая, добренькая, которая очень боялась ошибиться, мелкими вскипала мелкими бурунчиками страха. Она толкала думать, сравнивать, выбирать, чтобы за обдумыванием, сравнением и выбором спрятаться от действия, и не ошибиться. Я разозлился на эти прогнившие привычки, которые боялись ошибиться и поэтому постоянно ошибались, откинул их и подошел к панели. Рука, такая мягкая, теплая, щелкнула тумблером.
– Крутите ворот!!! – рыкнул я горлом. Я. Рыкнул. И я же знал, что делать, когда зажгутся лампочки. Когда загрузятся, отшелестев цифрами, компьютеры.
Я не боялся своего знания, не боялся своей злобы, не боялся того, что я – смерть. И я знал, что делать. Я устроился в кресло командира и одел шлем.
Темнота. Затем что-то осторожно трогает голову и контакт с телом исчезает.
Я вижу танк изнутри. Гусеницы в туловище шириной, валики колес в рост человека, главный двигатель в задней трети, пустые баки, перегонный куб, поворотные механизмы пушки, подключенные через люк в днище к лифту.
Открытые люки зарядных баков. Пустые баки. Магнитную пушку. Бортовой компьютер.