Вернулся я как раз к тому моменту, когда Нирра и Катрин, построив пирамидку, подняли Таниту к краю ямы. Приседания на корточки и квака оказалось достаточно, чтоб развалить пирамиду. Подождав, пока их взоры устремятся вверх, я продемонстрировал две единицы оружия массового устрашения.
– Сдаетесь?
– Да!
– Ага!
– Ох!
– Только не надо!
Увидев их страдальческие лица, я дал жалости, брызгающей уже из всех пор, выплеснуться фразой:
– Счас вытащу!
Вытаскивать их я стал самым простым способом. Спрыгнув вниз, я быстренько схватил Нирру под мышки и подкинул вверх. Пока Танита и Катрин наблюдали полет баллистического снаряда Нирра-1, экспериментальная, я скорректировал мощность выброса и запустил Таниту-1А. Запуск Катрин-1Б натолкнулся на неполадки в системе запуска. Как только я коснулся традиционных точек приложения двигательной силы, Катрин разразилась хохотом и серией ударов в моем направлении, сопровожденных вместо Кия!
– Ты чего щекотишся!? Я тебя самого счас насмерть защекочу!
– Ну попробуй! Вот, поднимаю руки вверх и сдаюсь на мылость и на мясость.
Она попробовала. Ее руки шарили у меня под мышками до тех пор, пока сверху не прозвучал громовым раскатом глас Нирры.
– Это что такое, а?
– Меня щекотят. – я сделал довольное лицо. – А тебе завидно, да? Так спускайся.
Я давно хотел выяснить, что могут делать трое в затемненном замкнутом помещении, где нет телевизора. На этот раз не получилось.
– Да нет, это лучше вы поднимайтесь. – ответила Танита, тоже ревниво наблюдавшая за процессом.
– Ладно. Сча. – я сложил руки замком. Катрин догадалась, что должно быть дальше, и даже немного перегрупировалась перед вылетом, в результате чего приземлилась не на ноги, как планировал я, а на попу, как, видимо, планировала она. Со временем из нее может получиться неплохой планер, а может, даже, вертолет.
– А ты? – спросили Нирра и Танита, обнаружив, что мы поменялись позициями. Я молча, но с красноречивой гнусной ухмылкой, выпрыгнул из ямы и пошел к замку. До замка мы почли дошли. Когда до него оставалось почти, из-за леса вылетел вертолет. Я и пилот удивились в одинаковой степени, так как оба промазали. Я вполне был доволен, оставшись с ним на равных, но он явно страдал духом соперничества на почве ревности, и пошел на второй заход. Департамент перевоспитания побери этих затюканных детством мальчиков!
– За мной! В Замок!
Пробежав, а не пройдя, остаток пути до Замка, я нажал кнопку экстренного поднятия моста. Девушки отстали ненадолго, и когда мост начал подниматься, они уже были на нем. Экстренно приняв позу бревна, они скатились к моим ногам.
Я набил еще трубочку и стал наблюдать, как они принимают стоячее положение под аккомпанемент ракетно-бомбовых ударов в дверь.
– Ну и гад же ты! – буркнула Танита, прислоняясь к стенке и стекая по ней на пол.
– А что?
– Да ничего! – поныла Нирра малоразборчиво проверяя, на месте ли челюсть. – Все тело в синяках.
Они пытаются нарваться на жалость. Они нарвутся. Только не на нее, а на меня.
– Да ладно, брось ты, откуда им взяться-то.
– Показать?! – возмутилась Нирра прежде, чем Катрин успела ее перехватить.
– Ну покажи. Только на таких грязных руках ведь не видно ничего, а если они на самом деле по всему телу…
Я старательно затянулся, дав ей самой додумать фразу. Через пятнадцать секунд прилетело что-то вроде плохой пародии на консервный нож. Дав ему удариться о живот и отскочив, звякнуть о камни, я с глупым видом заскреб затылок.
– В следующий раз за такие вещи буду… Так. Чего я буду?
– Просить…
– …Не, у вас не допросишься…
– …прощенья…
– Ну я и говорю. Вы злые и жестокие и никогда никого не прощаете.
– Заткнись, а? – умоляюще протянула Нирра, подтягивая лук поближе.
– Заткнулся. Да, я конечно, могу и совсем заткнуться, но от удушья. Которое здесь наступит, когда вы выдышите весь воздух, несмотря на мой затыкание.
Они сделали глаза по восемь с четвертью.
– Ты что, не знаешь, как нам выйти? – промямлила Катрин.
– Знаю, но дверь открывается снаружи.
– И как…? – подозрительно спросила Танита, обоснованно подозревая очередную пакость.
– Просто. Счас попробую взломать.
Взломать! Легко сказать. Взломать обычно ассоциируется с мускулистым мрачным мужиком с ломом и кувалдой, который делает с дверью и этими предметами все, что выпил три часа назад. Например, грызя зубами лом, колотит в дверь кувалдой.
С этой дверью дело обстояло иначе – хозяин замка, когда его строил, оставил на дверке в стену (а не во двор) запись: Достукивайтесь, которая и навела меня год назад на мысль, что если долго стучать в дверь кулаками, то она в конце концов, когда наберется ударов на 10-20 тонн, откроется, если к этому времени вы ее не выбьете внутрь, что в общем-то сложно, поскольку она стальная сантиметровой толщины, запирающаяся шестью болтами в косяк, вшитый в гранитную мозаичной укладки стену двадцатью штырями, на которые где-то подведены датчики считывания вложенных в дверь ударов, компилирующие показания с термографическими датчиками в поверхности двери.
Утомлять девушек описанием двери я не стал, и когда мои кулаки с громкими воплями обрушились на дверь, реакция у них была отрицательная.
– Представьте себя на месте этой двери. – посоветовал я, и продолжил избиение, изредка вставляя в текст Присяги Конфедерации приличные фразы типа бревно фригидное.
Минуты эдак через три, когда чувствительность рук сместилась куда-то на уровень локтей, замок наконец отправился в нокдаун и дверь отъехала, открыв проход, достаточный для проезда танка без десанта.
– Ура! За мной, пока не закрылась! – завопил я.
Наученные опытом с первой дверью, они вскочили и ринулись за мной, не заметив, что это другая дверь, сразу за которой есть маленькое озерцо. Сделано оно было для контроля уровня воды во рве, но между ним и рвом был фильтр, поскольку изредка из него брали воды для приготовки угощенья недорогим гостям.
Очередное их попадание в лужу приятно разнообразилось заменой «панические вопли» на «бултыхческие булькли».
– Вот вам и обещанная ванна. Теперь вы довольны? – обрадовал я их, пока они отплевывались.
– Спасибо! – искренне поблагодарила Катрин.
– Не за что, заходите еще. – машинально ответил я.
– Да прекрати ты хоть ненадолго… Ты же нам жизнь спас.
– Только дошло? Да я этим и занимаюсь с того момента, как вы въехали в Лес.
Лицо Катрин исказила мука. Неприятно, конечно, но всяко лучше, чем виляние хвостиком и тортики с клубничными розочками. А вообще настал момент сделать серьезное лицо и зачитать какую-нибудь мораль.
– А заодно пытаюсь спровоцировать на благодарность, а не спасибо, которое ни на хлеб не намажешь, ни в постель не положишь, ни души не согреешь. А то некоторые считают, что стоит кому-то дать бутерброд, то он тут же попытается отобрать всю буханку, и начинает делать вид, что двадцать спасибо равняются бутерброду с маслом, как-то не замечая, что спасибы одинаковыми не бывают, и что кучами по единому образцу можно выпустить только воздух. И выпускают, да так, что дышать нечем. А потом, когда невыданная благодарность начинает выплескиваться изо всех щелей и рушиться на ни в чем не повинных людей, которым свою девать некуда, начинается запихивание этой благодарности друг в друга. И пошло-поехало, что все подряд по принципу ты-мне, я-твоему дяде, твой дядя – твоему начальнику, твой начальник-твоему коллеге, твой коллега-тебе. И самое главное, чтоб никто никого не обсчитал. А самое поганое, что благодарности все меряют по себе. Если он спас мне жизнь, то я непременно должен спасти жизнь его сыну, или хотя бы застрелить его тещу. И никому в голову не придет, что спасение жизни оказалось приятным занятием, спасшим спасателя от скуки, и что ему больше ничего не надо. А ему за это сына спасают. Как это понимать? Ах ты гад, зачем спас, на тебе за это тортик, и сиди лучше жри его, а спасать больше никого и не пытайся?!…