— Я тебе не сынок, — заявил Алан. — Я ничей не сынок. Я не боюсь.
— Тогда сними эти чертовы очки, — велел Высокий. — Дай мне взглянуть тебе в глаза.
Алан снял очки и смело посмотрел на Высокого:
— Ты видишь мои глаза?
— Вижу.
— Я не боюсь.
Высокий пристально разглядывал его.
— Я вижу.
— Мне все равно, умру я или нет, — сказал Алан. — Ты это знал?
— Нет, — ответил Высокий.
— Тебе все равно, умрешь ты или нет?
— Нет, не все равно, — сказал Высокий.
— Значит, ты должен меня бояться.
— Может быть.
— Я знаю, чего ты от меня хочешь, — заявил Алан. — Я знаю, чего ты хочешь. Я этого не сделаю. Я не сделаю этого для тебя.
— Не сделаешь?
— Нет, — сказал Алан. — Я этого не сделаю.
— Сделаешь, — ответил Высокий. — Поверь мне. Ты это сделаешь.
— Я тебе не верю.
Высокий положил руку на плечо Алана. В этом жесте не было ничего грубого или угрожающего. Алан вывернулся из-под его руки.
— Молодец, сынок, — сказал Высокий. — Хорошо сказано. Хорошо сделано. — Он повернулся к Анне. — Отдаю вам должное. Вы отлично потрудились. — Он посмотрел на меня. — Вы оба.
Вечером, когда Алан лег спать, я сказал Анне, что горжусь им. Я видел, что Анна взбудоражена. Она оставила включенной духовку, пролила молоко, не закрыла дверцу холодильника, забыла спустить воду в туалете. Все это было на нее совершенно не похоже. Она рявкнула на Алана из-за какой-то мелочи (не помню, из-за чего) и впервые за все время отправила его в комнату. Я хотел сказать что-нибудь позитивное о том, что произошло.
— Ты им гордишься?
Мы лежали в постелях, выключив свет.
— Да. Горжусь.
— Кому нужна твоя гордость? Что она может изменить? Если я потеряю тебя, Рэй…
— Так или иначе, это произойдет.
— …Мне придется потерять всех и все, что я любила. — Она тряхнула головой, словно отгоняя дурные мысли. — Тебе этого не нужно знать.
— Послушай, Анна. Нет никакой пользы, никакой особой добродетели в том, чтобы оставаться со мной. Алан — вот кто в тебе нуждается.
Я тоже в ней нуждался и нуждаюсь, хотя она может дать мне намного меньше, и мои нужды, какими бы они ни были, вскоре исчезнут. Я ей так и сказал.
— Я тебе нужна, — проговорила она.
Я не настолько бесчувственный, чтобы не понять, что она хотела сказать.
— Нужна.
Я был рад, что не вижу ее лица.
Она заявила, что не может сказать, как поступит, но мы оба знали — когда настанет время, она уйдет.
На следующий день снова было жарко. На улице все раскалилось, но находиться в квартире было не намного легче. Нас вконец измотала эта необычная для Калгари, неумолимая жара.
Впрочем, это не совсем так. Я как будто не замечал жары. То, что сказал Высокий, не меняло моих перспектив. Вполне вероятно, что я умру до конца сентября, и Анна, лишенная необходимости выбирать, поедет с Аланом в Британскую Колумбию, куда их собирались отправить. Было трудно понять, как себя чувствует Алан. Он говорил еще реже, изъяснялся короткими предложениями. Целыми днями молча лежал, растянувшись на спине на кровати Анны. Я никогда не знал, смотрит ли он на меня, наблюдает ли за тем, как я работаю (предлогом его присутствия было то, что он якобы помогает мне с отчетом.) Теперь он всегда носил зеркальные темные очки. Он выходил в них к завтраку и не снимал (если вообще снимал) до тех пор, пока не возвращался вечером к себе в комнату. Анну же вконец измотали, иссушили (насколько я ее знаю) попытки найти решение проблемы, которая, впрочем, вскоре решилась самостоятельно.
Ближе к вечеру — к тому времени кондиционер совсем отказал — Анна вошла в мою комнату (это была и ее комната) и сказала, что ей надо нас, Алана и меня, кое о чем попросить.
— Он не спит? — спросила она.
— Не знаю, — ответил я.
— Алан, — позвала она. — Ты не спишь?
— Нет, — ответил он.
— Ты не мог бы сесть? — попросила она.
— Зачем? — осведомился он.
— Я хочу кое о чем попросить тебя и Рэя.
Алан сел.
— Мне бы хотелось, чтобы ты снял очки, — сказала она.
— Мне бы этого не хотелось, — возразил он.
— Все же ты можешь это сделать? Пожалуйста.
— Я этого не сделаю, — ответил он.
В его голосе не было ни неповиновения, ни воинственности.
— Ладно, оставь их, — разрешила она, — но послушай. Я не могла уснуть прошлой ночью. Из-за жары.
— И из-за моего храпа, — добавил я.
— Ты всегда храпишь, — сказала она. — Но прошлой ночью ты превзошел самого себя.
— Должно быть, из-за лекарств.
— Я храплю? — спросил Алан.