В середине февраля, перед отъездом из Виннипега, мы повели его на игру «Джетс». Вечер был ясным и сухим, снег на земле походил на хозяйственное мыло. Было ужасно холодно и ветрено, я не мог припомнить такого мороза. При дыхании ноздри покрывались инеем. Любая открытая часть тела леденела через несколько минут.
Анна попыталась отказаться. Хоккей ее совершенно не интересовал.
— Это хороший шанс для тебя и Алана, — говорила она, — если вы пойдете туда вдвоем.
Я настоял, чтобы она пошла. У нас с Аланом уже образовалась некая привязанность, но я не считал, что мы полностью к этому готовы. Я тревожился, что игра может его чрезвычайно возбудить или расстроить. Так и произошло, Алан обезумел от того, что первая шайба влетела в ворота во время заключительного сигнала, но, несмотря на обескураживающий счет, это было еще, так сказать, радостное безумие. Чем хуже шли дела у «Джетс», тем громче кричали и стонали вокруг нас болельщики, к тому времени уже пьяные, а Алан присоединялся к ним, упиваясь их общим несчастьем. Наверное, это были самые счастливые три часа в его жизни.
Мы хорошенько утеплились — Алан отказался надеть что-то другое вместо своей бейсболки «Джетс» — и взяли такси до катка. «Джетс» играли с «Оттава синэйторс», их главными соперниками, по словам Алана, гораздо более сильными. Поход на матч был моей идеей, и я заплатил за билеты. Места, купленные в последнюю минуту, были плохими — в самом верхнем ряду, в задней секции, но Алан не жаловался. К его огромному удовольствию, «Джетс» неплохо играли всю первую половину первого периода и даже забили гол, используя численное преимущество (должно быть, это было их единственной целью). За две минуты до перерыва с вратарем «Джетс» что-то случилось, словно его околдовали или подкупили, и он пропустил три шайбы подряд.
— Как решето, — сказал мне Алан, и вместе с остальными болельщиками оглушительно потребовал отправить вратаря на скамью запасных, а потом наказать.
Алан получил свою первую кока-колу. В лобби, по пути наверх, я купил ему сувенирную программку и вымпел, чтобы он повесил его над кроватью. После игры — несмотря на проигрыш, Алан был счастлив — я купил ему хоккейный свитер, где на спине было написано имя его любимого игрока, американского крайнего нападающего по фамилии Финнеган, почти весь вечер проведшего в хоккейной коробке.
К концу второго периода счет был 7:1 в пользу «Синэйторс», которые к тому времени при каждом перемещении катались только по четвертой линии, а также заменили своего знаменитого вратаря дублером. В перерыве перед заключительным периодом множество болельщиков ушли домой, у большинства из них был сезонный абонемент на лучшие места. В начале третьего периода я увидел целый ряд пустых мест вдоль половины поля «Джетс», где происходило основное действие на повороте, прямо возле стекла. Я сказал Анне, куда пойду, и велел следить за мной, когда я подам сигнал. Я нашел контролера в начале секции. Показал ему на места, где мы сидели. Сказал ему, засыпающему на ходу старику, что это первый хоккейный матч моего сына. Потом как можно непринужденнее протянул ему двадцать долларов. Контролер схватил деньги. Потом сказал: он не может дать разрешения на то, чтобы мы спустились вниз, но отвернется. Я подождал, когда ко мне присоединятся Анна и Алан. Увидев Алана, контролер удивился. Наверное, он подумал, что его обманули, но ничего не сказал.
Усевшись так близко ко льду, Алан был вне себя от радости. Должен сказать, зрелище было захватывающим. Даже Анна взволновалась. Мы чувствовали запах льда, ощущали идущий от него холод. Могли видеть лица игроков, покрытые потом, слышать их хриплое дыхание и проклятия. Только находясь так близко, можно было до конца ощутить их скорость и силу. Ярость и гнев, с которым они швыряли друг друга прямо на бортик, в первые несколько минут шокировали. Алан колотил ладонью по стеклу. Выкрикивал оскорбления игрокам «Синэйторс», бросал замечания рефери или громко освистывал незадачливых «Джетс».