С деревянного крыльца, хорошенько почистив сапоги, Андрей ступил в небольшие темноватые сени. Дверь слева была непривычной — двустворчатой, как он потом узнал, филенчатой. За этой дверью, в просторной, на три окна, комнате, Андрея поразил сверкающий, устланный крестьянскими ковриками, крашеный пол. Такой непривычный, чистый, что в первый миг он заколебался, боясь ступить на него. Но, оглядевшись, он сразу забыл про пол. Впереди стояли темно-вишневые резные шкафы, за стеклянными дверцами которых тусклой позолотой поблескивали корешки множества дорогих книг в тяжелых темно-зеленых, темно-синих и черных переплетах. И было их, этих книг, в шкафах столько, что такого количества за свой короткий век он еще никогда и не видел, даже в школьной библиотеке.
Потом, уже значительно позднее, он узнал, что были там переплетенные годичные комплекты журнала «Нива» почти за тридцать лет, многотомные дорогие издания Пушкина, Достоевского, Лермонтова, Толстого, Некрасова, Шекспира, Помяловского, Байрона, Гюго и многих других тогда еще неизвестных ему русских и мировых классиков. Кроме того, восьмидесятидвухтомный энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона и еще много книг на французском языке.
Все это сказочное богатство он обнаружил и оценил, конечно, не сразу. Тогда же… тогда Андрей будто окаменел, молча застыв с ошеломленным видом. Стоял и слова промолвить не мог, мысленно в восторге повторяя: «Ох ты ж… Ох ты ж!..»
— Проходи. Садись вот сюда, на стул.
Нонна Геракловна повторяла эти слова, вероятно, уже в третий или четвертый раз, пока они наконец дошли до него, и хлопец, опомнившись, ступил несколько шагов от порога, осторожно примостившись на самом краешке стула с изогнутой спинкой, не отрывая восторженного взгляда от тускло блестевших золотом книжных корешков.
— Ты любишь книги?
Он и теперь едва услышал эти слова и молча кивнул головой в ответ.
— Хорошо. Но сначала давай выпьем с тобой по стакану чаю!
Потом Андрей часто вспоминал, да так и не мог ясно вспомнить, пил он или не пил этот чай. Запомнилось из всего этого только то, что был будто в жару. Щеки у него горели, уши пылали, а голова была словно в тумане. В памяти и чувствах у него от этого первого посещения осталось главное: с этой встречи и началась их дружба, длившаяся несколько лет.
— Послушай, Лысогор, посмотри и отбери себе домой то, что тебе самому захочется.
— Я… Так я могу взять… домой? — холодея от восторга и страха, от того, что, может, не понял ее, переспросил Андрей.
— Конечно. Будешь брать. А прочитанные менять на другое.
Долго рассматривать и отбирать он тогда не осмелился, боялся и… стыдился. Взял первую попавшуюся, видимо только потому, что была она хотя и толстая (тогда единственным требованием у него вообще было, чтобы книга была потолще), однако в обыкновенной, скромной по сравнению с теми золотыми обложке. К его счастью, книга эта как раз и оказалась «Кобзарем» Тараса Григорьевича Шевченко. Так впервые попала ему в руки эта великая книга. До того он знал лишь отдельные шевченковские стихи из книг для чтения. А полного «Кобзаря» в школьной библиотеке еще не было.
Когда Андрей решился уже попрощаться, спрятав «Кобзарь» в свою полотняную, в чернильных пятнах сумку, Нонна Геракловна сказала:
— Послушай, Лысогор, хочешь, я буду учить тебя французскому языку дополнительно, внеклассно?
Сказала как-то осторожно и, будто застеснявшись, чуточку покраснела при этом.
А он снова растерялся, не понял и…. промолчал.
Она тоже помолчала, явно колеблясь, а потом сказала тихо:
— Ну ладно… Я потом зайду к твоей маме.
И, как это ни странно, она действительно зашла через несколько дней неожиданно и для него, и для мамы. Ее появление на их глухой улице стало событием необычайным для всех их соседей.
А она, не замечая никаких посторонних взглядов, пересекла двор своей стремительной походкой и, войдя в темные сени, осторожно постучала в дверь. Подождав, постучала еще раз, уже более настойчиво.
Мама как раз ставила чугунок в печь. Услышав наконец стук, насторожилась, удивленно взглянула на Андрея, готовившего уроки за столом.
— Взгляни, Андрей, там, кажется, кто-то в сенях. Щеколду не нащупает, что ли…
Он быстренько метнулся к порогу, толкнул дверь да… так и застыл перед ней, ошарашенный неожиданным появлением.
Переступая порог и входя в хату, Нонна Геракловна вынуждена была легонько рукой в черной перчатке отстранить его с дороги. Ступив два шага от дверей, остановилась и, внимательно оглядевшись вокруг, поздоровалась.