Растерянная, даже напуганная ее неожиданным приходом, мама сначала и ответить на приветствие не смогла, и Нонна Геракловна молча, терпеливо ждала, пока мама наконец не пришла в себя и, поздоровавшись, взволнованно не предложила стул, который Андрей придвинул ближе к столу.
Нонна Геракловна неторопливо и как-то осторожно села на стул и без лишних слов приступила к делу.
— Ваш сын, — сообщила она суховато, по-деловому, — кажется мне способным учеником. Хочу попробовать заниматься с ним дополнительно, сверх программы.
Мать, поняв учительницу по-своему, по-крестьянски, взглянув на Нонну Геракловну, пожала плечами.
— Господи! — выдохнула горестно. — Да нам ведь нечем платить за это!
Нонна Геракловна вспыхнула, видимо возмущенно и обиженно, даже носком туфли притопнула. Потом, пристыдив несколькими словами маму и уже не ожидая ни ее, ни Андреева согласия, решительно и твердо приказала:
— Так вот. В следующую субботу сразу после школы ко мне!
Домой к Нонне Геракловне Андрей ходил два раза в неделю — каждый вторник и каждую субботу — на полтора-два часа. Постепенно учительница все увеличивала и усложняла задания. На жалобы Андрея, когда он уже освоился и немного осмелел, что у него времени на все это не хватает, отрубила сердито и безапелляционно:
— На что не хватает? На баловство?
— На работу, — нахмурившись, обиженно буркнул хлопец.
— На какую работу?
— А на такую. Воды в хату наносить, — у нас до колодца знаете сколько? Топлива наготовь, дерезы наруби или еще там что… Хату убери. А то и сходи к кому-нибудь на поденное. У мамы знаете сколько чужой работы. Не говоря уже о лете, осени и весне… Сами должны бы знать…
Она внимательно выслушала его непривычно длинную речь и, будто обрадовавшись, сказала:
— Так это же чудесно!
— Что? — удивился Андрей.
— А вот! Ты ведь всю эту работу чем делаешь?
— Как это чем? — не понял Андрей.
— Ну, чем — ногами, руками, головой?
— Конечно же, как и все люди, — сдержанно улыбнулся он, — руками.
— Вот и чудесно! Идешь за плугом, полешь или пасешь корову, руки заняты, а голова свободна, в нее и лезут разные глупости. Так вот. Работай и французские глаголы или стихи повторяй. Ты ведь хлопец умный, сам подумай! День ведь длинный-предлинный! А тебе за весь день какой-нибудь десяток слов запомнить да повторить! Только так твердо, чтобы уже на всю жизнь!
— Легко сказать, — пожал плечами, заколебавшись, Андрей. — Так это ж если бы я был сам-один на все поле, — улыбнулся недоверчиво. — Заметят — затюкают да засмеют. Малахольный, скажут!
— А ты не обращай внимания. Глупый смех к умному не пристанет!
Она впервые говорила с ним так долго и с такой убежденностью, с такой настойчивостью, что он даже мысленно не осмеливался возражать или же тем более не послушать ее.
И она все-таки подчинила его своей воле. Не оставляла без внимания все долгое лето — почти четыре месяца, — время, за которое ученики, как говорил их старенький директор, «дичали и тупели на степном приволье», втягиваясь не только в изнурительную, тяжелую работу, но и в курение и всякую прочую скверну.
А вот Андрей, пиная, к примеру, дроботова ленивого быка под бок, разговаривал с ним вежливо, обращался к нему не иначе как только «мусью рябой, чтоб ты подох!». Обругав так невинную скотину, он читал ей стихи и множество раз повторял французские слова. И постепенно заучивание десятка слов в сутки при любых условиях, запоминание и удержание в голове названий предметов, животных и растений, окружавших его, по-французски стало не только привычкой, но и потребностью. Сначала по-французски, а потом, через несколько лет, и по-японски, и по-китайски. И теперь уже и вспомнить трудно, сколько разнообразнейших стихов мировых и отечественных поэтов-классиков выслушали в степи волы и коровы Дробота, серые диковатые лошадки Свириденко или овечки Пивня!
Рос Андрей — как бы там ни было, но все-таки один у матери — человеком независимым и самостоятельным, весьма норовистым и не всегда послушным. А вот с Нонной Геракловной становился и покорным, и послушным. Не то чтобы утрачивал свою независимость — стыдился и побаивался учительницу. Пусть даже эта боязнь исходила из глубокого уважения и от присущего его натуре самолюбия. Почти все то время, пока занималась с ним, Нонна Геракловна была сдержанной, суховатой, до педантизма точной и аккуратной.