И все же… Эту мысль, такую трезвую, резонную, едва она рождалась в голове, сразу же беспощадно глушили неожиданные, неодолимые растроганность и умиление… Ведь что ни говори, а все-таки есть в этих людях что-то особенное! Да, особенное, может, даже необычное для него, Андрея Семеновича Лысогора. Хотя он еще не мог до конца понять, в чем же именно это особенное заключается. Может, такое ощущение от возраста? Не должно бы… Есть в этих людях нечто глубокое, интересное. Но — что же?..
Это был, возможно, особый случай, когда он так и не смог до конца понять самого себя, своих чувств и докопаться, как он всегда любил и стремился, до настоящих, трезвых и сокровенных причин своей растроганности. Нет-нет да и возвращался к этому мысленно весь вечер и позднее, уже наедине, долго еще поворачиваясь с боку на бок без сна в удобной, просторной кровати своего «люкса»… С каким-то болезненно острым ощущением ловил себя на мысли о том, что вот приехал он в родное село, домой приехал, и, даже издали не взглянув на родную хату, ночует в незнакомой, «чужой» гостинице…
Прошло, правда, довольно много времени, прежде чем он возвратился в свой «люкс», главным образом потому, что уже в самом конце земляческого приема возник за столом и затянулся на длительное время жаркий спор, которого Андрей Семенович совсем не ожидал, хотя он удивительно счастливо совпал во многом с теми настроениями, которые и потянули его в родные края…
Начался этот разговор вроде бы спокойно и, казалось, случайно. И если бы не горячий темперамент редактора районной газеты Андрона Елисеевича Журбы, из-за позднего времени да еще в присутствии гостя, утомленного неблизкой дорогой, хозяева его просто бы не поддержали.
Молодая девушка, звеньевая-свекловод, депутат Верховного Совета Евдокия Харитоновна Варивода в минутной тишине, которая в конце концов наступает за каждым праздничным столом, обратилась вдруг к женщине-хирургу:
— Ой, Галина Акимовна, не забыть бы мне возвратить вам журнал!
Она потянулась рукой к подоконнику и… Никто, в том числе и Андрей Семенович, не обратил бы на это внимания, если бы не редактор, Андрон Елисеевич Журба.
— Вот! Опять это скандальное «Счастье»! Можно подумать, новый «Тихий Дон» появился! — возмущенно сверкнул он быстрыми карими глазами из-под густых темных бровей.
Прервав тихий разговор с председателем райисполкома, Лысогор непроизвольно взглянул в его сторону, перевел взгляд на хирурга и потом уже на смущенную звеньевую. Зардевшись под острым взглядом редактора так, будто ее застигли неожиданно на чем-то недозволенном, девушка держала в руке тот самый — он сразу узнал его — журнал в зеленовато-коричневой обложке, с тем самым рассказом, который помог решить окончательно, ехать или не ехать ему в родные края.
Не все за столом поняли иронический, даже раздраженный возглас редактора, но услыхали все.
— А что вам, собственно, не нравится в нем? Что возмущает? — после непродолжительной паузы послышалось в наступившей внезапно тишине. Вопрос прозвучал спокойно, бесстрастно. Голос был женский, тихий. Но кто именно спросил, Андрей Семенович сначала не понял.
— А все как есть! Все начисто! — горячо ответил редактор, встав со стула. — Не нравится замысел, исполнение, тенденция! А возмущает то, как у нас часто любят бросаться на всякие литературные скандальчики! Хорошая, серьезная книга порой долго остается незамеченной, завоевывая себе читателя хотя и надолго, но медленно. А какая-то однодневка с душком часто сразу же вызывает шум: «Слыхали? Читали «Счастье»?!» И сразу же очередь в библиотеке… Читателя я, конечно, не обвиняю. Кто-то где-то там поднимает бум, а читателю как-никак интересно собственными глазами убедиться, разобраться во всем. Вот и начинается: «Слыхали? Читали?»