— Ну что же, где ваши попутчики? — Нина начинала волноваться, находясь уже в том нервном состоянии расставания, когда и слова все сказаны, и что-то надо делать, а дел никаких нет. — Я же, ты знаешь, не люблю провожать. А кто это любит? Я думала, они уже здесь, а их все нет и нет…
— Будут, куда им деться, — успокаивал ее Николай, как бы извиняясь, что вот он уезжает, а она остается.
И тут на перроне появился Петр, быстро шествуя с двумя сумками в руках. Но не торопился, не бежал, как они только что, а плавно скользил, как будто плыл. Подошел, чинно раскланялся со всеми, сказал, что Павел идет следом, покупает в киоске газеты. Порылся в карманах, достал билеты и протянул их проводнице. Она его тут же узнала, известного актера, засмущалась, покраснела. Девушка, чего уж там…
Одет он был по-спортивному, прогулочно, как будто играл роль юноши. Но лицо выдавало его, холеное, уверенное, большое, красивое. Петр был готов к тому, что его узнают и что он нравится.
— Да что это вы? — сказал Петр. — Что это вы на меня смотрите? Нечего волноваться. Да и времени еще осталось, — он посмотрел на часы, — вполне осталось, и Павел никуда не денется. Он точен и пунктуален, могу вас заверить. Да вот и сам он. Видите? Такой респектабельный!
Да, это приближался действительно уверенный в себе человек, таким его делали стать, походка. Ну, казалось бы, яловые сапоги. Но они по-особому были смяты, по ноге его большой, привыкшей ступать спокойно, уверенно и быстро. Он шел прямо, не сгибаясь, но и не выпячивая грудь. Руки его, в меру длинные, плавно скользили, как будто держали что-то, как будто производили какую-то работу.
Мне кажется, что путь к цели может быть так же интересен, как и сама цель. Тут складывается каламбур, и возникает масса вопросов… Но все же начнем. Итак — они сели в купе. Поезд тронулся, а они продолжали сидеть. Василий с Николаем на одной лавке, а Павел с Петром на противоположной. Пока они не знали, с чего начать, что предпринять, потому что все осознали вдруг, что путешествие началось. Каждый думал: с чего бы начать, что бы такое выкинуть, чтобы запомнилось это начало и вспомнилось потом. Они искали подходы друг к другу.
А в это время из прохода к дверям приблизилась проводница. Было время ей выходить на «сцену»: раскладывать билеты, брать деньги за белье. Она преобразилась с тех пор, как стояла на перроне. Теперь на лацканах куртки лежал белоснежный воротник, волосы вились локонами, губы подкрашены, на носу трогательно белел явный след пудры. Но в руках ее было что-то совершенно невероятное, противоестественное — раскрашенный и отдающий глянцем портрет Петра.
— Как вас звать, незнакомка? — тут же спросил, предупредил, но почтительно, робко Николай. Он хотел опередить и каким-то образом сгладить следующую, накатывающую лавиной сцену, от которой, казалось, было уже невозможно увильнуть, не впасть в неловкость…
— Людмила, — сказала девушка, отчего и сквозь пудру бросился румянец. Просто катастрофа, а не девушка.
— Должен вам сказать, Людмила, — заторопился Николай, — то, что вы делаете, и то, как вы делаете, — это с ума сойти… Только не смущайте Петра Игнатьевича, потому что он стеснительный. Я хочу попросить… Да, как бы так устроить, конечно, с согласия Петра Игнатьевича, — и Николай посмотрел на него, улыбаясь, — чтобы вы нас закрыли, что ли, не в буквальном, а как тему, как серию, как представление. Может быть, я что-то не то говорю? — Николай обратился к Петру.
Вопрос был каверзный, и Петр промолчал.
— Да я же все понимаю, — сказала Людмила, словно в раздумье. — Вы такие смешные, надо же. Никто вам мешать и не будет, я уж всех предупредила…
Любовь и сострадание соседствовали в ее голосе. А что же может быть лучше этих качеств, встреченных в самом начале путешествия! Это был знак.
— Куда же вы! — сказал было Василий, но смолк. Потому что Людмила-проводница лукаво приложила палец к губам. И дверь закрылась, щелкнув. И тут сразу как-то грустно сделалось всем.
Петр, с серьезным видом, достал книгу, очки и стал читать. Но быстро оставил это занятие — его явно тяготила повисшая тишина.
— Но я же не виноват, — сказал он. — Что я мог поделать! Что я мог сказать? Что я должен был сделать?
— Да нет, ничего особенного не случилось, — сказал робко и медленно Николай, сдерживая улыбку.