– Браво, тысяцкий! Иди выпей с нами, чертов плясун! – закричали Прокопу все еще сидевшие за столами те из гостей, которые могли пить без конца что угодно и сколько угодно.
Людмила Ивановна вышла из-за стола, чтобы принять участие в пляске и больше не вернулась, но издали все время следила за Семеном. Встречаясь с ней взглядом, Семен думал: «И чего это она все время смотрит? Боится, что напьюсь и начну бывших семеновцев за горло брать?» Вместе с женщинами Людмила Ивановна пела старинную свадебную песню и, увлеченная пением, долго не глядела на Семена. Тогда он вдруг почувствовал себя страшно одиноким. Это так поразило и испугало его, что он сурово упрекнул себя: «Вот дурак! Да разве она ровня мне!»
Из мрачного раздумья Семена вывел подсевший к нему незнакомый лысый и белобородый дед в старинном казачьем мундире, какие носили во времена обороны Амура и Петропавловска-на-Камчатке.
– А ну, дай я полюбуюсь на тебя, партизанская ты головушка! – сказал он певучим и ласковым голоском. – Геройский ты, по рассказам, человек. Люблю таких удальцов! Я и сам в молодости был сорвиголова. Мы ведь с твоим покойным отцом, царство ему небесное, вместе на Амуре воевали. Было это, чтобы не соврать тебе, при графе Муравьеве-Амурском. Мы с твоим отцом мало сказать, что ровесники, мы еще и однокупельники. В один день и в одной купели нас дучарский поп крестил. Отец твой, бедняга, давным-давно умер, а мне смерти нет. Живу и живу…
– Ну, и живи себе, папаша, на здоровье! А как твоя фамилия? – спросил заинтересованный Семен. Деду, по его расчетам, давно перевалило на девятый десяток.
– Шароглазов мое фамилие. Федор Абрамыч Шароглазов из Орловской. Невеста-то мне правнучкой доводится… А что, пропустим по одной за знакомство?
– Можно! – согласился повеселевший Семен и спросил: – А тебе вреда, папаша, не будет?
– Какой вред в моем возрасте! – махнул дед рукой. – Я эту водку без малого семьдесят лет пью и ничего, бог милует… Ну, за твое здоровье, почтенный!
Не успел Семен после выпитой рюмки закусить огурцом, как дед снова спросил:
– А не опрокинуть ли нам по другой?
После второй дед долго и усердно тыкал вилкой в тарелку с капустой и, не поддев ничего, сказал заплетающимся языком:
– Вот, черт! Ежели еще по одной не трахнем, так я и не попаду в капусту.
Семен решил покинуть своего собеседника, чтобы не упиться вместе с ним. Но тот не отпустил его до тех пор, пока не выпили по третьей.
Чтобы пропустить Семена, дед сделал огромное усилие, поднялся и прижался спиною к стене. Но тут его ноги не выдержали. Он сполз на стул, а со стула под стол. Семен с трудом вытащил его оттуда. С помощью Луки Ивачева отвел он деда на кухню и стал укладывать на лежанку, тут дед на мгновенье очнулся, уставился на Семена и заплетающимся языком спросил:
– Ты что же, станичник, годок мой, или постарше будешь?
– Годок, годок! – рассмеялся Семен и сказал: – Давай, спи Федор Абрамыч…
Вернувшись в горницу, Семен услыхал, как женщины, сидя кружком, пели:
Любил я цветы полевые В родимых лугах собирать.
Любил я глаза голубые, Любил их в уста целовать…
– Не та песня! – закричал вдруг Лука. – Поют какую-то старинку. А ну, Федот, споем нашу партизанскую! Семен! Симон! Давайте подтягивайте! – И он загянул:
Расскажу тебе, невеста, Не таясь перед тобой:
Под Богдатью есть там место, Где кипел кровавый бой.
Подтянуть ему никто не пожелал. Он умолк, оскорбленный, и вдруг ни с того ни с сего напустился на сидящего у стола и разглядывающего его Каргина:
– А ты чего на меня шары выставил?
– Лука! – тотчас же схватил его за руку Семен. – Брось дурака валять. Не порти Федоту свадьбу.
– А чего он на меня смотрит? Я могу и из себя выйти…
– Я тебе выйду! – пригрозил ему Семен. – Сейчас же спать отправлю. – И Лука успокоился, подошел к женщинам и стал петь вместе с ними ту песню, против которой только что протестовал.
В третьем часу тысяцкий, сваха и родственницы повели молодоженов в побеленное и вымытое для этого случая волокитинское зимовье. Вместе с ними ушла и Людмила Ивановна, которой были в диковину свадебные обряды мунгаловцев. Уходя, она сказала Семену: