Взяв налитый Гавриилу бокальчик, хозяин поставил его перед Кум Кумычем, а себе налил другой. Выпив по второму, хозяин стал упрашивать Гавриила выпить хотя бы полбокальчика и уверял, что от этого ничего не случится даже с грудным ребенком.
Уже захмелевший Кум Кумыч тогда сказал ему:
– Ты, сват, не вяжись к этому парню. Он человек ответственный. Он писарь нашего ревкома, р-революционная власть на местах. Не положено ему пить.
– Да какой же он после этого казак и бывший красный партизан?
– Нашел тоже казака! – принялся хохотать Кум Кумыч. – Вот дед у него, действительно, был казак. Герой, всему войску известный. Да и про отца худого слова не скажу. Был храбрец и выпивоха, каких искать да искать… Жалко мне, сват, его! Понимаешь, жалко! Сложил свою буйную головушку ни за что ни про что. – Кум Кумыч, не глядя, взял налитый в третий раз бокальчик, выпил, поморщился и продолжал: – А почему, спрашивается? Потому, что не умел своим умом жить. А вот товарищ Ганька молодец, хоть и казачишка из него самый никудышный. Он своим умом живет, знает, какой линии в жизни ему держаться. Недаром он совсем парнишкой к партизанам пристал.
Вдруг преисполненный пьяной нежности Кум Кумыч полез к Гавриилу целоваться:
– Дай-ка, Ганька, я тебя поцелую! – закричал он со слезами на глазах. – Никак не могу забыть, как сражались мы под Богдатью, как горе в тайге мыкали… А теперь мы оба с гобой горькие сироты. Ведь твой отец мне заместо родного брата был.
– Анисим Анкудинович! Мне, однако, на станцию пора идти? – попробовал образумить его Гавриил, но Кум Кумыч не хотел и слушать. Он выпил еще раз и потребовал, чтобы приискатель сыграл ему на гармошке.
– У гармошки, сват, меха рассохлись. Ремонт ей требуется, понимаешь?
– Какой такой ремонт? Играй и все. Раз уважаешь меня, грохни «Комаринского», а потом «барыню», – заплетающимся языком требовал. Кум Кумыч, охотясь за оставшимся на тарелке пельменем не ложкой, а вилкой.
– Тогда я лучше тебе спою, – сказал приискатель. Он откинулся на спинку стула, уставился хмельными глазами в потолок и затянул:
На недавних временах На Карийских приисках Царствовал Иван…
Не Иван Васильич грозный, Это был начальник горный, Разгильдеев сын.
– Верно! Все верно, сват! Был такой Разгильдеев! Попил он нашей кровушки. Правильная песня!
– Раз правильная, тогда еще выпьем.
И они выпивали до тех пор, пока не опорожнили весь банчок. Кум Кумыч после каждого бокальчика расстегивал на своей рубахе по одной пуговице. А когда расстегнул последнюю, сполз со стула под стол, промычал несколько невнятных слов и заснул мертвецким сном.
– Нет, сват, так не годится! Не годится, говорю, под столом спать. Для этого кровать есть, – сказал приискатель и сделал героическую попытку извлечь его из-под стола. Но самое большее, чего он достиг, это стащил с него один за другим оба валенка. И тут его скосил неодолимый сон. Бросив валенки, положил он свою седую косматую голову на генерала Беннигсена, а руку на Барклая-де-Толли, глядевших на него с клеенки, и захрапел. Через минуту его не разбудил бы и пушечный выстрел.
Пришлось Гавриилу идти на станцию одному. Хозяйка проводила его за свой огород и показала, куда надо шагать.
– Иди, миленький, на ту сторону Шилки. Спускайся по тому вон переулку на реку. А как дойдешь до проруби, сворачивай по тропинке влево. Ни прямо, ни вправо не ходи. Прямо-то дорога на прииск ведет. В темноте там можно в шурф свалиться и шею сломать. А вправо пойдешь – в кустах заблудишься. Так что все левей бери, все левей. Днем-то станцию видно, водокачка там приметная. А сейчас, хоть убей, не разгляжу этой водокачки. Ну да это не беда. Вот, вот на станции огни загорятся. По огням ты легко дойдешь.
Никто в Мунгаловском не считал Гавриила Улыбина бестолковым, неопытным парнем. Наоборот, он был наиболее развитым из всех своих сверстников. Он учился в двухклассном училище, ходил в партизанах, а теперь был секретарем ревкома и комсомольской ячейки, участвовал во всей общественной жизни села. Так про него думали другие. Да и сам он самонадеянно считал, что не растеряется, не даст промашки хоть дома, хоть в Чите. На деле же все оказалось иначе. Все беды Гавриила начались от того, что он не любил обращаться с расспросами, а во-вторых, никогда не видел железной дороги, не знал, как по ней ездят и как ведут себя в этом случае люди. Он только знал, что катятся по стальному пути зеленые, голубые и желтые вагоны, которые тянет паровоз. Эти сведения он однажды почерпнул, разглядывая банку с фабричной краской. На банке была наклеена цветная картинка. На ней была изображена гора с тоннелем, а справа – не то река, не то море. Из тоннеля выбегали длинной вереницей, изгибаясь вдоль берега, красивые, в три цвета раскрашенные вагончики. Тянул их синий с красными колесами паровоз, дым которого подымался выше горы. Сама же железная дорога рисовалась его воображению сплошной полосой, выложенной толстым листовым железом.