– Ты знаешь, где я после заграничного госпиталя воевал?
– Нет, не знаю.
– До двадцатого года я у Забережного в ординарцах был. А после меня на Амур отправили. Выучился я там на сапера-подрывника и на Читинский фронт поехал. Вышибали мы семеновскую пробку с востока. От станции Зилово до Карымской с боями шли. И там я не раз железнодорожные пути подрывал в тылу у белых. Однажды так ловко подорвал мостик, что пришлось семеновцам свой бронепоезд «Усмиритель» бросить и пешком удирать. Мне за это командующий фронтом Дмитрий Шилов в награду именные часы поднес.
– Вот это здорово! Значит, ты хорошо повоевал… А как тебя в Чите-то ранили?
– Здесь одно время столько бандитов и грабителей расплодилось, что никому от них жизни не было. Каждую ночь – налеты на квартиры и учреждения. Каждую ночь кого-нибудь обязательно убьют и разденут. Дело дошло до того, что эти бандиты даже секретаря Дальбюро ЦК тов. Анохина нынче весной убили. Поехал он с двумя товарищами за город под выходной день. Бандюги подкараулили их и убили всех из засады… Вот тогда и взялись за них. Нас, курсантов, членов партии и комсомола много раз на облавы по ночам посылали. Повоевали мы с бандитами в Кузнечных рядах и на Большом острове, где у них притоны и берлоги были. Человек двести мы этой сволочи перебили и арестовали. А недавно ходили на облаву против самого неуловимого бандита Цыганкова. Пока его не своротил комсомолец Венька Рогожин, он одного нашего убил и меня успел ранить.
– Венька Рогожин?! Я его знаю. Он к нам приезжал по организации комсомола. Не думал я, что он такой геройский парень.
– Геройский не геройский, а молодец. Он этого Цыганкова три месяца выслеживал. Раз десять на грани смерти ходил, пока своего не добился…
Краснолицый китаец принес им селедку с луком и маленький графинчик с водкой, Гошка живо наполнил рюмки и сказал:
– Ну, Ганька, за нашу встречу! – И тут же осушил свою рюмку до дна. Видя, что Гавриил не решается пить, он напустился на него: – Ну, это ты брось. Ты не красная девица, а красный партизан. Ничего с одной рюмки не сделается. А больше я к тебе и вязаться не буду. Выпей раз – и точка. Остальное я без тебя осилю. Аппетит у меня сегодня разыгрался.
Когда они насытились, Гошка с блаженным видом развалился на стуле, закурил и сказал Гавриилу.
– Ну что ж, хорошего помаленьку. Давай расплачиваться и будем уходить.
– Мне нечем платить. У меня всего сорок копеек в кармане. Сдача с дядиной трешки.
– Не беда, я расплачусь. Нам только вчера денежное содержание выдали.
Гошка полез в карманы брюк за бумажником, но сколько ни шарил, найти его не мог. И тут он вспомнил, что оставил деньги в казарме, сунув бумажник на ночь под подушку.
– Это называется пообедали, – сразу вспотев, горько усмехнулся он. – Подвел я и тебя и себя. Придется тебе посидеть здесь, пока я за деньгами хожу.
– Я тут один не останусь – стыдно. Лучше давай я за моими деньгами на постоялый сбегаю. Там у Чубатова девять с полтиной моих капиталов хранится.
– Хорошо! Дуй тогда за своими, а я посижу. Только смотри, чтобы хозяева ничего не поняли. Половой уже ходит и косится на нас. Придется мне еще какой-нибудь жратвы заказать. Иначе попросят освободить столик, а тогда и выяснится все. Для меня это может плохо кончиться. Скандал, протокол в милиции и гауптвахта или отчисление из училища.
– Тогда заказывай. Только смотри, чтобы моих денег на расплату хватило.
– Закажу только для виду.
Когда Гавриил поднялся уходить, китаец с распаренным лицом, заподозрив неладное, вошел в комнату, спросил его:
– Твоя деньга плати, тогда уходи. Наша такой порядок.
– Ничего, пусть идет. Платить за него и за себя буду я, – с важным и внушительным видом заявил Гошка. – Пока он бегает по делу, я еще немного подзакушу. Подай-ка мне рюмку водки и блинчиков с мясом.
Гавриил не помнил, как он добежал до постоялого, до которого было не меньше двух верст. Но на его беду Чубатов куда-то отлучился. Гавриил заглянул во все комнаты, в умывальную, в уборную во дворе, но Чубатова нигде не оказалось. Он метался как угорелый то в дом, то на улицу, не зная, что предпринять, и страшно переживая за Гошку, судьба которого зависела сейчас целиком от него. А тем временем ходики в столовой постоялого продолжали тикать и отсчитывать минуту за минутой. Так прошло целых пятьдесят минут.
И только на пятьдесят первой появился Чубатов. Оказывается, он ходил на толкучку. Пока он расспрашивал ставшего совершенно невменяемым Гавриила, что случилось, да пока доставал из сундучка завернутые в тряпку его капиталы, прошло еще несколько минут.