– Черновские!.. Шахтеры!.. – сказал кто-то за спиной Ганьки.
Следом за знаменосцами, крепко отбивая шаг, шли пожилые, с бравой солдатской выправкой люди с винтовками на ремнях. Вился над ними белый пар, по пояс застилала их взбитая сапогами песчаная пыль. Шеренга за шеренгой выплывали они из мглы, и Гавриил видел серьезные, преисполненные решимости лица, то сумрачно насупленные, то веселые.
– Почему они с винтовками? – спросил он у Гошки. Но ответил ему не Гошка, а кто-то другой:
– Все это бывшие красногвардейцы и партизаны.
Крайним в одной шеренге шел гигантского роста широколицый и седоусый шахтер в косматой черной шапке. У него озорно и молодо блестели глаза. Проходя мимо Гавриила, он не удержался и почему-то подмигнул ему. Потом сильным, слегка хрипловатым голосом затянул:
Долго мы в тюрьмах страдали, Долго нас голод томил…
Люди в шеренгах радостно вздрогнули, подтянулись и слаженно подхватили сотнями голосов:
Черные дни миновали, Час искупленья пробил.
Обретая в этой поддержке новую силу, еще уверенней и красивей продолжал запевать седоусый:
Свергнем могучей рукою Гнет роковой навсегда.
И вся колонна клятвенно подтвердила воедино слитыми, полными торжества и силы голосами:
И водрузим над землею Красное знамя труда…
Еще не улеглась поднятая шахтерами пыль, как появилась другая колонна. И опять кто-то не выдержал, во всеуслышание сообщил:
– Дальний вокзал!.. Деповские…
Увидев запрудивших тротуары зрителей, деповские, выравнивая ряды, пошли широким пружинистым шагом. Тотчас же над одетыми в черные шинели и дубленые полушубки шеренгами всплеснулся звонкий, дрожащий от нетерпения тенор:
Слушай рабочий, Война началася, Бросай свое дело, В поход собирайся.
А потом грянул обжигающий душу припев:
Смело мы в бой пойдем За власть Советов.
И, как один, умрем В борьбе за это.
Неотрывно и жадно вглядывался Гавриил в проходивших мимо молодых и старых, в усатых и безусых рабочих, в женщин и девушек, в подростков с надетыми набекрень шапками, с горящими озорством и задором глазами. Он видел, что люди шли с большой охотой и удовольствием.
– Теперь нам надо к Нарсобу! – сказал Гошка. – Самое интересное там начнется… Вот, товарищ Чубатов, до чего дожили. Разве думали мы в заграничном госпитале такого дождаться?
– Мы еще и не этого дождемся, – ответил ему Чубатов. – Мы народ крепкий, мы до мировой революции доживем. Как ты, Ганька, думаешь?
Гавриил не успел ответить Чубатову, как рядом раздался чей-то насмешливый голос:
– Далеко загадываешь, гражданин.
– Ничего недалеко, – вскипел Чубатов. – Теперь дело пойдет. Объединимся с Россией, оправимся и такую житуху у себя устроим, что и умирать не захочешь, Тогда, глядя на нас, все заграничные рабочие и мужики переворот устроят.
В это время несколько человек сошли с тротуара и пристроились к колонне рабочих с Большого острова.
– Давайте и мы с ними! – предложил Гошка – Этак всего вернее будет. Нарсоб-то, гляди, как милиция оцепила.
– Это можно! – согласился Чубатов.
Они сбежали с тротуара и спросили у шагающих последними смешливых и острых на язык девушек:
– Можно нам с вами?
– Давайте! Если холостые, то с нашим удовольствием. Вашего брата теперь в обрез, давно на всех не хватает. Приходится всякого привечать, – говорила проворная толстенькая хохотушка, разглядывая Гошку и Гавриила.
– Тогда давайте знакомиться! – сказал Чубатов. – Веселых мы любим. Сам-то я, правда, женатый, да зато мои орлы холостые. Они ребята бывалые, три года в сопках партизанили. Это вот Гошка, завтрашний красный генерал, а это Ганька – будущий губ-гоп-ком. Держитесь, девки, за них, не отпускайте!
Девушки от шутки Чубатова расхохотались еще больше, а смущенный Ганька хмурился и молчал.
– Он у вас немой, что ли? – показывая на Ганьку, спросила кареглазая круглолицая дивчина в сером полушубке и синем платке.
– Нет, он только стеснительный. Не приучен еще за вашей сестрой ухаживать, – говорил Чубатов, заставляя Гавриила еще больше краснеть и злиться.
…По пути к Нарсобу манифестанты проходили мимо здания Дальбюро ЦК РКП(б). Там с балкона второго этажа приветствовали их секретари и члены Дальбюро.
– Да здравствует Народно-революционная армия, освободившая от интервентов и белогвардейцев Приморье и Владивосток!..
– Ура! Ура! – отвечали манифестанты, размахивая руками, кидая в воздух шапки и папахи.