note 44 умению ходить, говорить, есть, спать, и страшно удивилась, когда убедилась — большинство никакой такой способностью не обладают. Но лепят в детстве. Играют в детстве
— а разве ее умение не игра? И дар ее заснул вместе со взрослением. Правда, куда-то тянуло ее в молодости, она металась, рвалась, влюблялась, но, родив дочь, словно умерла. Она так и сказала Мите: «Я умерла в тридцать лет, родив твою мать. Жизнь женщины кончается вместе с рождением ребенка. Меня не стало».
Себя называла Юлия Николаевна не бабушкой Мити, а кормилицей. Собственной кровью вспоила я тебя, собственной кровью вспоила я твою несчастную мать. Но я всегда знала, что судьба моя — похоронить мое ангельское дитя, мою крошку-дочь. Черный вихрь налетел и унес, вырвав из земли, хрупкий цветок.
Он помнил, как мама подходила к его постельке. Или ему только снилось, как обволакивает его душистое облако, золотистое от света оранжевой люстры? Аромат волос, бой часов, ее желтый шелковый халат с долгими черными цветами, ее темно-синий голос, она часто пела ему — не из ее ли глубокого голоса выросла потом его печаль и цикл юношеских рисунков, названный просто «Песни вечеров»?..
— Не плачь, малыш, не плач. Это во сне. И другой сон: ему, наверное, лет шесть, он идет один по дороге в сумраке синем и ярком, точно в кино, и спрашивает всех — где моя мама? — а попадающиеся навстречу не отвечают, лишь отворачивают восковые лица…
Иногда, казалось бы ни с того, ни с сего, Митя срывался, ссорился с бабушкой, бросал краски, кисти — и уходил из дома. Слава Богу, Анечка до страданий таких не дожила, кричала бабушка ему вслед. Возможно, он пытался вырваться из того образа, куда, как в железную клетку, неосознанно загоняла его страстная старуха. Рожденный счастливым, то есть тем, кто чувствует вечную и простую истину жизни даже в малой ее ошибке, как угадывают судьбу по опечатке, повторяющейся на страницах несколько раз, он был природно чужд вся
note 45 кой искусственности и, пройдя в школьные годы через увлечение театром, перестал на спектакли ходить, зубной болью реагируя на привычную театральную фальшь и явную или маскирующуюся под новации заурядную пошлость. Тесно ему было и в образе оторванного от реальности не понимаемого никем дарования — хотя, и правда, мало кто мог точно понять и по достоинству оценить его работы. Пошлым казалось Мите то, что называлось привычно «драматичной судьбой художника», в которой обыватель желал обнаружить скандальную любовь, желательно с гибелью возлюбленной или возлюбленного, непризнанность, изгойство, эмиграцию, сумасшедший дом или тайную порочность… Драматизм творчества заключался для Мити только в одном: даже среди тех, кто искусством занимается, понимают в нем по-настоящему только единицы. И создают искусство редкие исключения, а всё остальное — имитация, истерия, претенциозное желание быть не таким, как все. Его, наоборот, тяготило, что к нему многие невольно относятся как к существу необычному, он хотел бы слиться со всеми, стать обыкновенным молодым парнем, нравящимся девушкам и не имеющим серьезных проблем, но ему не удавалось это. Он не одевался «под художника », не отпускал обязательной бороды, не очень любил делать наброски в людных городских местах — все, что хоть немного отдавало актерством, было неприятно ему.
Однажды и свои взрывы раздражения с уходом из дома он расценил как театрализацию. Но бабушка уже ждала гроз — и он опять взорвался, бросил на пол кисти, стукнул дверью… Конечно, такой внук ей понятен, думал он, болтаясь по аллее сквера, — сидит сейчас в кресле в слезах, а напротив гороховая тень. Раздражение его только усилилось. Все потускнело, посерело, как во время затмения
— и змейкой скользнула по краю души мысль о самоубийстве. Он присел на скамейку и стал, прикрыв глаза, вглядываться в себя: змейка явно ползла извне, а не из глубины его собственного естества, она была ему чужой, и, мысленно приблизив ее к глазам, он так же в вообра
note 46 жении обхватил ее пальцами возле ее плоской ядовитой головы, с силой сдавил — и отбросил в траву.
Открыл глаза, поднялся, пошел по аллее — и вздрогнул: в траве лежало что-то похожее на змею. Наклонился
— и засмеялся облегченно: детская игрушка, зеленый деревянный паровозик…
— Мы обязаны терпеть, Риточка, терпеть. Рядом с художником постоянно может находиться только жертвенная женщина. Только жертвенная. Ритка курила, бабушка иногда, тайно от Мити, покуривала вместе с ней. Ритка привозила иногда старушке маленькие лакомства: то кусочек полузабытой ею севрюжки, то трюфельку… Потом Ритка ехала домой, готовила ужин, забирала из сада Кристинку, ссорилась с Леней из-за бриллиантовых сережек, сначала им ей подаренных, а после, без ее ведома и согласия, перепроданных подороже, наконец, выполнив свой супружеский долг, усыпив дочку, постелив мужу, она ложилась и сама.
Они спали с Леней в разных комнатах, так, полагала она, острее его к ней сексуальное влечение, а секс — клей для семьи. Мужа потерять, откровенно говоря, Ритка страшно боялась. И вот одна, среди своих то ли «Людовиков », то ли «Медей» — она никак не могла запомнить импортное прозвище спальни, — с глянцевым журналом мод, лежала она и представляла, как родит от Мити сына, такого же удивительного, как он, такого же уникального, а Митя… С Митей вдруг что-нибудь случится — ой, не дай Бог! — и ей, ей придется заниматься его картинами, все поймут тогда, после его смерти — ой, о чем я думаю?! — какой он гениальный, будут организованы выставки, ей придется присутствовать на открытиях, давать интервью, а поездки… а телепередачи… Как назвать сына?
Но — Леня? А что — Леня?
Однако не то чтобы я такой добрый человек, нет, размышлял Митя, просто, наверное, я их люблю. А любить — это значит не разбивать иллюзии. А любить — это оправдывать ожидания.
А любить…
note 47 * * *
Но можно делать все то же: оправдывать ожидания и не разбивать иллюзии — по совсем отличной от любви причине, чем и занимался на протяжении последних лет Сергей.
— Старик, тебя где-то не было, я звонил, звонил, Антон Андреевич намекнул, что у тебя важные дела. Задание серьезное?
— Ты задаешь лишние вопросы. Понял? — Акцентировать «понял» как можно значительнее. И самое свежее пиво. И водочку в пиво. Эге! Иногда он навещал свою мать. Редко, конечно. Щупленькая женщина в очках. Выбрала замдиректора по адми нистративно-хозяйственной части. Завхоза, одним словом. Сейчас это звучит элегантно: :«коммерческий директор ». С отцом бы ноги протянула. Ему же — лишь бы его не трогали. К Кириллу вот порой какая-то нежность у него проглядывает. А так — не догадаешься, что и на уме. Да наверное, картишки, выпивка и женщины. Еще шмоняться на своей старой кастрюле обожает.
Сергей трезвый никогда за руль не сядет, но выпив куролесит на машине между сосен, еще и скорость такую разовьет — держись! Наташка сказала как-то: «Ты, Сергей, суицидант?» Эге! Мудреные слова! Самоубийца то есть потенциальный. А! Вот как! Вот как! Визгливым своим голосом. Между сосен — бах! — между рыжих сосен
— раз! Однажды Наташку с собой посадил — она побледнела, как… и вот тут пора уже дать себе ответ: как э т о с ним получилось. Ведь сестра. Или не задумываться? Есть ведь объяснение: черная кровь. Она сильнее меня. Дед — отцу: наша кровь черная, а отец по цепочке, так сказать, — сыночку, Сергунчику. Ужас. Резвлюсь, болван. Сестра, да, сестра. Сестричка-невеличка. Кривенькие ножки, карие глазенки. Стыдно мне, стыдно, стыдно ли мне? Но вроде она все ж таки изловчилась и, сбросив меня, отпрыгнула? Ничего не помню, черт. Да как от меня отпрыгнешь? Как гадко все-таки, как мерзко, противно. Какие еще есть определения, Сергей Анто
note 48 нович, подумайте, подумайте. Идиотство, одним словом. Это все вино, вино. Виноват.
Приснилось ей: около универсама бродит Сергей, пьяный, качается, вот-вот упадет, она стоит в стороне, наблюдает, он не видит ее, качается, качается, как волна, и вот — упал. Она кинулась к нему — поднять, вдруг замечает Митю, стоящего в стороне, он красивый такой, лучше, чем в жизни, волосы светлее и ростом еще выше. И она почему-то остановилась, не стала подбегать к Сергею, а спряталась за киоск. Бабушка Клавдия Тимофеевна объяснила: пьяный снится — значит, виноват перед тобой. Виноват? Наталья губы закусила, кивнула: да. А не подошла ты к нему, видно, не простила. Наталья отвернулась, чтобы скрыть подступающие слезы. А вот что Митя твой такой во сне красивый — дурно, не случилось бы с ним чего.