Клавдия Тимофеевна из семьи многодетной. Все дети батрачили, самую младшую отдали нянькой в зажиточный дом, но, слава тебе господи, как-то мало-помалу все пристроились, один брат агрономом стал, двое вот на заводе работали, старший завцехом, младший технологом, война их скосила, сестры замуж повыходили, и самой Клавдии Тимофеевне повезло: муж на железной дороге главным бухгалтером работал, небольшой, но начальник, и образование дочери дали — как-никак врач. И вот внученька, гордость ее старухина, тоже врач.
— А вон, детонька, со снами-то как: прабабушке твоей как-то приснислось: идет она будто по полю босая вослед за парнем молодым, идет да колоски-то и подбирает, много колосков — так старухи-то ей и объяснили: замуж за его выйдешь, жить будешь бедно, семья у вас будет многодетная, но его любовь потеряешь: это потому что она во сне босая шла… Так-то оно и вышло. У матери с отчимом большая квартира в центре, полногабаритная, обставленная дорого, со старинными вазами, фарфором и хрусталем, книг вот маловато. Не очень маман печалится о дочери, а что — бабка воспитала, бабка
note 49 и квартирой обеспечит, ведь жизнь ее уже к концу подошла. И о Сергее она сильно не пеклась. Прямо кукушка. Сергей, может быть, и чаще бы к ней захаживал, да отчима не переваривает. Такой жлоб. Всё в дом. Разве можно сравнить с отцом? Когда мать за отчима выходила, у того серая «Волга» была, сад, дом в деревне двухэтажный, хобби даже буржуйское — антикварные вещи. Бабуська рассказывала — то он гаражи покупает и перепродает, то ягоды на рынок отвозит. А мамаша только и знала всегда, что по курортам шнырять — не уследишь! Изменяла она ему, наверное. И как все медики, легко себя оправдывала: необходимо для здоровья.
Наталья читала об астме, любопытные все-таки данные: астма как реакция на невозможность проявить свое «я» во всей полноте. Психогения. Так и у меня скоро будет астма, подумала с полуулыбкой. Бабуську забрала мать на две недели: уехали с отчимом отдыхать, а кто будет квартиру сторожить? Цепная собака — верная бабка. Разве мать такой должна быть?..
Астма, да. Сексуальный зажим — не мог товарищ Иванов реализовать свои сексуальные фантазии, тянуло его к чему-то необычному, в чем он не мог признаться себе. Наталья смеется — и ойкает: в боку прострел. Острая боль — не печеночная ли колика? Ой. Невралгия, наверное.
..А там, на краю обрыва, стоит Сергей, бледный, бледный… Наталья встала, открыла форточку, достала сигарету. Обрыв мысли. Обрыв души. На краю обрыва оказалась я. Она курит. Не дым вдыхать нравится ей, а выдыхать из себя облачко. И замирать, погружаясь в него на несколько секунд, как в забвение, в крохотную смерть. Наталья не думает так, она так ощущает. Думает она чаще всего, как все, банальностями и говорит почти всегда, как большинство, штампами, не вслушиваясь в слова ни в свои, ни в чужие. Что-то смутное с детства владело ее душой, какая-то загадочная дымка окружа
note 50 ла ее, и сквозь дымку глядела она на мир. Все неживые предметы: и дома, и мебель, и старые ограды парков — точно живые откликались на ее безмолвный зов, один дом — в дачном поселке ли, в городе ли ее огромном — улыбался ей, другой хмурился и почти отворачивался, в одной квартире ее любили зеркала, она казалась себе в них такой хорошенькой, не замечая ни острых ключиц, ни кривоватых ног, в другой квартире — делали ее уродливой; были стулья, что ласково грели ее, как бабушкины колени, были и те, что сгоняли ее со своих деревянных сидений… Возможно, и сама Наталья была только полусказочной дымкой, принявший здесь, в реальности пыльной и яркой, форму обыкновенной девушки, похожей на своих ровесниц, девушки с небольшим комплексом неполноценности, следствием которого было обостренное самолюбие и недоверие к тому, что может она, с ее недостатками наружности, составляющими, кстати сказать, по мнению Мити ее основную прелесть, нравиться мужчинам, и с чувством одиночества, ведь мать-кукушка не согрела ее в детстве. Ранимая Наталья, впечатлительная Наталья, любящая, не осознавая этого совершенно, состояние небытия. Маленькое забвение сигаретного облака. Но не тем холодным сном могилы… Не знает о себе, не понимает — и вряд ли когда-нибудь до конца узнает и поймет. Так думает о себе — в третьем лице. Но Митя, для которого сестра, подобно другим людям, по его воле могла порой становиться прозрачной, любил, очень любил полусказочную, детскую дымку ее души.
Она курит, вместе с дымом выдыхая суету жизни. Сейчас ее нет. И она вновь здесь. Потому что в дверь звонят, потому что кто-то пришел. И ей кажется, что пришел Митя. Ей хочется, чтобы это был он. С ним ей спокойно. С ним ее несовершенное «я», недостроенное, как отцовская дача, мгновенно приобретает завершенность, достраивается по волшебному движению мага. И еще ей хочется, чтобы Митя по-отцовски начал ворчать, что она курит. Зачем ты куришь, Наташка, зачем? Отец-то никогда не
note 51 разговаривал с ними, с детьми, как отец. Она открывает дверь: ба! это в самом деле Митя. Но как неприятно все же — он не один.
— Проходите, проходите!
— Рита.
— Моя сестра Наталья. Он улыбается, но вдруг она вспоминает — а если он видел тогда? Ужасно. Но Митя гладит ее по волосам, как ребенка, и уже ворчит: ты опять куришь, Талка, сколько раз я тебе говорил, ну зачем, зачем. И уже ревнует эта неприятная девица. Джинсовая стерва. Какая я все-таки плохая — еще не знаю человека, а так уже думаю. Просто ты, Наталья, ревнуешь своего брата к незнакомой Рите. Нет! Она, правда, очень вульгарна. Представить, что у брата будет такая, не могла я никогда!
— Хотите кофе? Или сухого?
— Я пью только коньяк!
— У меня есть немного. В Наталье, в ее движениях, немного угловатых, в ее русых волосах, она поправляет их рассеянно, в ее карих глазах — прелесть запоздалого ожидания любви. Так размышляет Митя. Рите Наталья тоже приятна: Рита ощущает свою власть и над Митиным телом, и над его душой, и Наталья мила ей, как сестра принца, бессильная в своих родственных притязаниях на брата, мила пленившей его Золушке. Конечно, Митя — красивый, а Наташка так, симпатичная только, и сестра она только сводная — Юлия Николаевна Ритку давно просветила насчет всех Ярославцевых — то есть Наташка как бы менее знатная сестра принца, в ней нет той породы, которая есть в Мите. Худоваты они все, но порода есть порода.
— Муж мне подарил колечко с бриллиантом на восьмое марта, — рассказывает Ритка. Ее привычная тема в женском обществе. Да, я такая маленькая, про себя кумекает она, но удаленькая. А вы все — такие высокие да видные, а такие растяпы! Вот и Митя — мой! Здесь нет соперниц, но так, по привычке, на всякий пожарный. И квартирка обыкновенная, только ковер на полу красивый, большой, note 52 да две вазы китайских. Книг тоже немного — один книжный шкаф. Богатства, одним словом, нет. Впрочем, может быть, у мамаши? Кольцо на Наташе серебряное, серьги — тоже, Ритка западло считает такое носить, и Леня ей не позволяет.
Слишком нежный брат он все-таки!.. Как смотрит, как смотрит?.. Она разобьет его дружбу с сестрой. Недаром давно слывет она черной кошкой! Стоило пробежать ей, глаза сузив, между двумя — и рушилось все, расторгались помолвки, отчаявшиеся девки беременели от кого попало, а в результате оставались одни. Но и мужикам приходилось несладко! Разобьет.
— Митя, я хочу познакомиться с вашим старшим братом. Чувствую — мы найдем с ним общий язык! Как она вульгарна все-таки. Ну, Митя!
— Съездим на дачу, — предлагает он. Господи, на дачу! Наталья опять пугается, краснеет — вдруг он видел? Но вновь спокойный его взор успокаивает ее. Наверное, не видел. Не узнал. А если узнал, но молчит, оберегая ее? Господи. Твоя мать страстно любила деньги, как-то осуждающе произнесла бабушка. Мужчин и деньги. Но деньги сильнее. Вот и я — падшая ее дочь. К деньгам, правда, равнодушна, как мы все. И Митя, и… Имя даже его отвратительно мне. Но я должна из последних сил преодолеть ужас, отвращение — всё преодолеть, я должна поехать. Должна преодолеть и поехать.