— Ну, что уставился? — злится Сергей. Ненависть ощущает Митя. В дачном домике, недостроенном, но старом, над темной крышей которого шатер сосны, поселилась ненависть.
— Опасная у тебя работа, — Рита улыбается, поглядывая на Сергея через стекло фужера. — У нас в классе многие мальчишки мечтали туда попасть…
— Бухгалтерия, — кривится он. Шеф уже намекал ему на увольнение в запас по состоянию здоровья. Наградят грамотой — и ногой под зад. Одномоментно.
А пока Сергею из игры не выйти. Отвернутся от него все. Даже отец. Сам-то Антон Андреевич в душе демократ, а вот защита ему нужна крепкая. Тылы то есть. На всякий пожарный. В нашей стране иначе демократу не выжить. Или тылы — или денежный мешок. Так что Сергей
— в ловушке. Даже для этой вот дурочки-курочки он представляет интерес только поэтому.
В ловушке.
Но насчет дурочки он, конечно, не совсем прав. Митя, Митя сияет на вершине ее треугольника, а Наталья и даже Сергей лишь оттеняют яркую звезду ее души.
Вечер вновь наступил. Наступил я на горло собственной песне. Сергей уже пьян, он закинул ногу на ногу, худая его тень с длинным носом и сутулой спиной покачнулась на темно-белой стене. Гоголевская тень, увидел Митя. Каким мерзким кажется бредущей по ограде Наташе тот участок с травой, словно примятой теперь навсегда, возле смородиновых кустов. Горит на столе свеча. Ритка попросила зажечь. Господи, еще месяц назад все было так хорошо. Наталья поднимается по деревянным ступенькам на террасу. Что месяц? Неделю назад все было так хорошо. Она склоняется и прикуривает от свечки. Дурная примета. Но она нарочно прикуривает от свечки — пусть ей будет плохо совсем. Сергей дернулся, когда, проходя, она чуть не задела его широкой юбкой. А Ритка так жаждет, чтобы Сергей влюбился в нее. Чтобы все Ярославцевы полюбили ее, чтобы мучился от ревности Митя, а она бы любила только его одного. Прелесть Риткина в том, что душа ее чиста и не имеет объема. Митя улыбнулся своей забавной мысли и отпил полуостывшего чая. И попытки объем приобрести
note 58 будут подобны тому наивному приему, когда прорезается дырочка в полотне, а за дырочкой приклеивается еще одно полотно с изображением, к примеру, дачного домика, вроде бы находящегося и от зрителя, и от наблюдателя, выписанного на холсте, очень-очень далеко. Я люблю Риту за то, чего она не имеет. Хватит нам с ней всего моего на двоих. Лишнее зачем нам? Вот глупышка, разделась, щеголяет в бикини. Обрати внимание, Митя, как вульгарно твоя приятельница липнет к Сергею. Ну и что с того. Все же делается ею ради меня, оттого я все ей прощаю.
Ветер поднимается, и шумит сосна, раскачивается ее ствол, собака у соседей вдруг тоскливо завыла: наверное, мальчишки просто не взяли ее на рыбалку. Спать я пошел, бесцветно произносит Сергей и криво зевает, даже рот его красный, неправильной формы четырехугольник. У соседей других хлопнули створки окна. Точно выстрел. Ритка примостилась на коленях у Мити. Как милый котенок сижу я, считает она. Развязная дура, сердится мысленно Наталья. Встает: я тоже спать. И встречается взглядом с Сергеем: черная ненависти хищная птица бесшумно и мгновенно промчалась между ними — тень ее на стене даже Митя заметил, рассеянный в чувственности своей светловолосый Митя.
…И только пылающий шепот Ритки в ночной тишине: как я люблю тебя, ты — такой восхитительный любовник, люблю, схожу с ума!.. …и приснилось ему: то ли полуразрушенный, то ли не совсем достроенный дом на шоссе возле леса — и огонек свечи мелькает то в одном окне, то в другом — страх охватывает его отчего-то — вот огонек свечи остановился в окне на первом этаже — и он понимает, что сейчас кто-то из дома выйдет, и страшно ему. Он уже торопливо идет по пустому шосссе, вокруг ни домов, ни деревьев, и вдруг слышит гулкие, отчетливые шаги и, вздрогнув, оглядывается: женщина в черных длинных одеждах, с закрытым черной тканью лицом спешит за ним. Он, охваченный сильным страхом, уже почти бежит, но чувствует — она тоже идет значительно быстрее. От нее, скорее от нее. Кто она?! Почему она так торопится?
note 59 Но вот — городская площадь. Он устремляется к первому дому, это серое монументальное здание, открывает стеклянные двери, потом вторые двери, тоже стеклянные, и подбегает к прилавку. Очевидно, он в магазине. Кисти, краски, конфеты, рубашки, носки — все на прилавке вместе. Он наклоняется, что-то берет в руки, и в этот момент со стуком отворяется дверь — он оглядывается — женщина заходит с улицы, ее встречает неизвестно откуда взявшийся старик-швейцар. Ее черная долгая фигура со спрятанным под черной накидкой лицом — точно в аквариуме огромном — между стеклянными дверьми. И Митя с чеком в руках — значит, он что-то намеревается купить?
— застыв от ужаса, наблюдает за женщиной. — Вам кого? — спрашивает ее швейцар. — Я пришла. — Женщина мгновение смотрит на Митю — кажется, ее лицо уже приоткрыто
— но вроде и нет у нее лица — и переводит леденящий взгляд… и тут какая-то маленькая фигурка, седая и сгорбленная, семеня, бежит к прозрачным дверям. И он во сне облегченно вздыхает. И потом годы, годы, годы не может простить себе того облегченного вздоха.
Утром было ветрено, постоянные, серыми караванами тянущиеся облака закрывали солнце. Оно на секундудругую прорывалось, ослепляло Наталью, но вновь небесные караваны воровали его, упрятывая в серую мешковину и дачный поселок, и полупустой берег. Тогда Наталья переворачивалась на живот и начинала раскладывать пасьянс «Тройка». Пасьянс был громоздкий, как раз для лежания возле воды, и часто сходился. Сейчас она загадала на неожиданную встречу с приятным мужчиной, так, семерка пик, это мы перекладываем, восьмерка, так, валет бубновый, бубновая дама.
— Положи валета трефового к червонной девятке, — посоветовала Ритка. Она курила и, сняв с себя лифчик от купальника, сидела в одних плавках. Пожалуй, ее поведение чуть-чуть смущало Митю, но он не сковывал ее: сколько художников ведет себя подобно Ритке — только чтобы привлечь внимание к себе. Все они дети малые,
note 60 дети и только. Гораздо сильнее Риткиных вольностей тревожил его собственный сон. Мысли о смерти вились мышиным серпантином. Сергей остался на даче. Кирилл висел в гамаке, маясь бездельем. Порой сын так напоминал Сергею его самого в возрасте подростковом, что Сергей морщился, обнажая острые и редкие зубы. Неудачником будет — в родного отца…
— Мить, а Мить?
— Что, Риткин?
— Ты не собираешься в союз художников вступать? Он прекрасно понимал: вступив туда, он станет для нее, как и для множества людей неискушенных, настоящим художником. Все же пока Ритку порой покусывали сомнения. Он усмехнулся: будем смотреть.
— У Мити много врагов, — вступила в разговор Наталья.
— У великих всегда много врагов, — радостно откликнулась Ритка.
— Против него в институте даже заговор устраивали!
— Ну, ты это, сестра, выдумываешь.
— Серьезно, заговор?
— Ничего я не выдумываю — целая группа против тебя объединилась!
— Значит, я просто этого не заметил! На него внезапно напал смех, он захохотал, безудержно и громко, вскочил, рванул вверх руку, заорал: ничего, я все равно победю!
— Нет, побежду! — засмеялась Наташа.
— Победю!
— Побежду!
— Я тучка-тучка-тучка! — Митя кинулся к Ритке. Отстань, а! Сумасшедший! Куча-мала! Белиберда! Абракадабра!
— бра! Ура!!! Наташке даже стало немного обидно. На тебя уже глазеют, сказала она голосом Клавдии Тимофеевны, постыдился бы, не мальчик ведь. Он обнял и ее: мои красавицы! мои птички!
— Групповой секс! — хохотала Ритка. Они катались по песку и орали. note 61 А на даче Сергею хотелось выпить: не оставили водки, козлы. Он нашарил в портфеле три смятые бумажки. Томка предусмотрительно зарплату его конфисковывала. Крыса. На бутылку здесь не хватит. Где, где могут быть бабки? Он обследовал карманы брюк, пиджака, перелистал книжонку, пылящуюся на подоконнике, открыл тетрадку со своими заготовками для будущего романа — вдруг застыл, уперев ладони в стол, схватил тетрадку вновь — и изорвал. В тюрьме буду сочинять! Еще бы десяточку. Яростно полез в кухонный столик, загремел вилками, ножами, распахнул шкаф… Вернулся в комнаты, взгляд его наткнулся на комод: что может быть там? Подергал: все три ящика закрыты. И ключей нет. Вот ерунда. Взял кухонный ножик — поковырял в замке. В одном, в другом — не открываются все равно. Выскочил из дома, метнул нож в сосну — тот звякнул и упал в траву. Подошел сутуло к ограде, черт, ногу занозил, попрыгал на одной, вытащил из пятки другой деревянный шип, выругался, перегнулся через ограду и крикнул: эй, дядь Миш, ты дома? Никого. Куда все подевались, черти?!