Где может быть люк в подпол, никто из нас не знает, никто из нас никогда не жил в отдельном доме. Наверное, на кухне было бы удобно или в кладовой. Мы бестолково ходим туда-сюда.
Макс с беспокойством выглядывает на улицу. Все боится, что нас застукают. И, пожалуй, он прав — наша “связь” с хозяином дома, не дает нам права находиться здесь. Надо бы уже уходить отсюда, но спохватываюсь, что так и не осмотрела маленький дворик за гаражом.
От соседей дворик отгорожен пластиковым забором салатового цвета. Одно невысокое дерево — кажется, вишня, и несколько кустов. Небольшой участок выделен под какие-то посадки, может быть, предполагался огородик или клумба. Возле дома стоит старая щербатая собачья будка, краска почти сошла, доски рассохлись. Не удивительно, что ее с собой не забрали, но странно, что хотя бы не разломали, ведь вещь очень личная. На ней даже сохранилась табличка, на которой выцветшими буквами детским почерком написано “Бет”.
У Него была собака по кличке Бет? Именно это Он имел в виду, когда сказал, что ему нравится мое имя? А что на счет Мел, Мелодии? Так звали его канарейку? Первый раз за все время, чувствую, как во мне закипает злость. Но не успеваю как следует насладиться этим чувством, слышу, как к забору с той стороны кто-то подходит.
— Убирайтесь оттуда, слышите?! — кричит женщина срывающимся от волнения голосом. — Я уже позвонила в полицию!
Обернувшись, вижу ее силуэт и слышу, как она взбирается по ступенькам. Наверное, на той стороне к забору приставлена небольшая стремянка. Женщина в возрасте. Ее голова появляется над забором, она щурится на солнце.
— Мира, это ты? — удивленно спрашивает она. На секунду ее лицо принимает благожелательное и сочувственное выражение.
Я поднимаюсь с земли и подхожу ближе, женщина понимает, что обозналась и пугается. Как будто привидение увидела.
— Простите, что испугали. Мы сейчас уйдем. — Говорю я, но остаюсь стоять на месте. На самом деле я не могу уйти. Я очень хочу, мне просто необходимо отодвинуть эту старую, разваливающуюся будку и забраться под этот несчастный дом, в Его мысли и в Его душу.
Женщина тоже продолжает стоять неподвижно. Она сильно напугана. Больше, чем если б увидела во дворе десяток пьяных вандалов с топорами.
— Он был хорошим мальчиком, — вдруг говорит женщина и сама удивляется себе. И как только ей пришло на ум сказать такое? — Вы ведь одна из тех девушек, которые… — у нее не получается подобрать слово или просто выговорить его, — …остались… — неуклюже заканчивает она. Потом сдавлено вскрикивает и зажимает себе рот ладонью, по ее лицу вдруг начинают течь слезы, плечи вздрагивают, взгляд устремлен мимо меня.
Приходит шальная мысль, что Он сейчас стоит позади меня. Оборачиваюсь, но в дверях всего лишь Мел. Тот же рост и телосложение, тот же цвет волос и стрижка, даже толстовки на нас сегодня одинаковые. Те две девушки, которые “остались”, остались в живых. Очень похожи друг на друга и, видимо, на некую Миру, с которой эта женщина меня по началу спутала.
— А кто такая Мира? — спешу удовлетворить свое любопытство.
— Его младшая сестра, — сдавлено проговаривает женщина, пытаясь вытереть слезы, но на месте вытертой влажной дорожки тут же образуется другая. — Мне очень жаль, — приговаривает она, — очень жаль.
Мел молча делает шаг назад и исчезает где-то в доме. Я смотрю на Его соседку, которая стоит на стремянке, плачет, страдает, но не делает попыток уйти, уклониться от тягостного разговора, и хочу у нее спросить… Она ведь знала его еще ребенком, так?
Шрамы, разбросанные по всему моему телу, начинают ныть, они хотят узнать, что же такого у Него произошло в жизни, что Он поступил с нами так?… горят огнем от нетерпения.
— Он был таким добрым заботливым мальчиком, — всхлипывает соседка. — Всегда здоровался, предложил подстричь мой газон, когда я сломала ногу. Провожал сестренку в школу, так трогательно держал ее за руку. У них была очень хорошая семья. Пока… пока их отец, не сошел с ума. Тогда все изменилось. Может поэтому? Может это наследственное?
— Что значит, он сошел с ума? — спешу уточнить я.
— Сначала он стал часто выпивать, и его уволили с работы. После этого он стал каким-то агрессивным что ли, часто повышал голос на детей и жену, а иногда вообще было не понятно на кого он кричит. Потом мы начали замечать, как он бесцельно шатается по району, просто ходит туда-сюда с бутылкой в пакете. И что ему ни скажи, сразу воспринимал как оскорбление. Однажды кинул в меня бутылкой, а я ведь только посмотрела в его сторону. Хорошо, что я далеко стояла, и он не попал. А через года полтора он уже не жил с семьей. Говорили, вроде, что он ночует вместе с бездомными в здании заброшенного торгового центра. Он тут недалеко, до сих пор стоит. Ходят слухи, что построили его на месте старого кладбища, понимаете, сейчас же суеверные все. Да и подъезд там неудобный. До сих пор стоит никому ненужный. — Перейдя на отвлеченную тему, женщина смогла успокоиться, и теперь смотрит на меня с печалью, но не более того.
— Когда вы последний раз его видели?
— Да уж много лет прошло. — Женщина задумалась, но точнее вспомнить не смогла.
— А собака у них была? — киваю я на будку.
— Да, Карл принес щеночка из приюта, вскоре после того как отец их окончательно бросил.
При упоминании Его имени я вздрагиваю. Оно слишком простое и человеческое и для чудовища не подходит. Соседка замечает мою мимолетную оплошность, и все, она замолкает.
— Он любил эту собаку? — дрожащим голосом выдавливаю из себя вопрос.
— Любил. Возился с нею все время.
— Это Он выбрал ей имя?
— Да, кажется, он.
— А как она умерла?
— Ее сбила машина, — коротко отвечает женщина, но мнется и, кажется, готова рассказать что-то еще.
— Как это произошло? Пожалуйста, для меня это очень важно.
— Бет была очень дружелюбная и ласковая собачка, но, кажется, не очень умная. Она просто ушла за кем-то. Я не знаю точно. Он… он искал ее весь день, обвесил всю округу объявлениями. Вернулся только поздно вечером и… я слышала, как он рыдал в своей комнате. Мне было так его жалко, я даже испекла ему пирог с вишней.
— Вы отдали ему этот пирог?
— Нет, передала через Миру, это она открыла дверь. Она сказала тогда, что не знает, что произошло, но брат очень расстроен.
— А потом?
— Потом, уже на следующее утро, я увидела их мать, собирающей объявления на улице. Она мне и сказала.
— Что она вам рассказала? — Допытываюсь я, как будто речь идет о деталях моей собственной гибели, а не о смерти моей тезки.
— Только это, — женщина растеряно качает головой. — Что Карл нашел Бет мертвой и, что, по всей видимости, ее сбила машина.
— А где это произошло, не сказала?
— Нет, она спешила и не хотела разговаривать.
— Она была расстроена?
— Да, конечно.
— Она выглядела беспомощной или сердитой?
Сначала женщина смотрит на меня непонимающе, но потом отводит взгляд и пытается вспомнить.
— Может быть, она злилась на кого-то, — говорит она после паузы. — Может быть, на того, кто сбил Бет? Это было бы естественно.
Женщина уходит принять свое лекарство. Я так и не выяснила, как ее зовут — из меня вышел бы отличный следователь, просто шикарный.
Макс поджидает меня возле двери. Тактично не хотел лезть в разговор, но он недоволен.
— Говорила о нем так, словно пыталась оправдать, — кипятится друг. — Мертвая собака, отец алкоголик со склонностью к бродяжничеству и это, конечно, все объясняет!
— В принципе, возможно.
— Еще скажи, что это ты во всем виновата! А он просто жертва обстоятельств!
— Ну, нет, — мямлю я. Со всем моим стремлением понять Его, обвинять себя в Его поступках я тоже не стремлюсь. Это было бы слишком.
— Ну, счастье! Значит, в психушку мы сегодня повезем только Мел.
— Ты бы не мог сдвинуть эту будку?
Макс подступается к будке без малейших вопросов. Сдвинуть ее с места оказывается не просто, она словно прилипла и угрожает развалиться в руках. Но у Макса все выходит. Он отряхивается и садится на корточки перед маленькой железной дверцей. Брезгливо кривится, но отдергивает щеколду и открывает вход в низенький подпол.