— Остался доволен и не просил вас молчать о его визите? Не обращался к вам ни с какой просьбой?
— Да вроде бы ни с какой. Хотя, постойте… Верно, пробросил: ты, мол, сильно-то, Павел Антонович, не распространяйся о наших с тобой разговорах. Сам знаешь, могут истолковать превратно. Ненароком набросят тень и на Юрия. Поскольку власти, похоже, ищут жуликов.
— Что же вы нарушили приказ Чумакова? Разгласили мне ваши секреты?
Павел Антонович смутился, но ответил с достоинством:
— Про вас он не заикался даже. Я ведь не где-нибудь среди кумушек на базаре. А в нужном месте. И нужному человеку… Я вас, прошу прощения, теперь уже почитаю за своего, поскольку разбираться приехали в причинах гибели Юрия.
— Спасибо, если так, Павел Антонович, — тепло сказал Денис.
А Селянин, удивляясь своему душевному порыву, а может быть, уже сожалея о нем, заговорил сумрачно:
— Век бы мне их не знать, дел этих лесных. Вы человек городской, начитанный, может, посмеетесь надо мной. Да только сызмальства я вырос в понятии, что не бывает никакой торговли на чистом сливочном мюле. Даже присказка такая есть: не обманешь, не продать… Да зачем куда-то далеко залетать. Бывало, Фрося моя вынесет на базарчик к рейсовому автобусу редиску. И трухлявая есть в пучке. Так ведь она отмоет, причешет ее, да так, что купят с лету. Или сальце выложит на прилавок, вывернет его тем боком, в котором мясные прожилки почаще… А потому, если говорить прямо, тянуло меня за душу, что сын мой в дела продажные впутался. Часто его выспрашивал: все ли, мол, у тебя чисто, не имеешь ли от кого навара, потому что выпивать стал частенько. Лес-то, понимаете сами, он кому дрова, кому громадная ценность. А в тайге его все еще прорва. Юрка, бывало, только усмехнется в ответ и разные ученые словечки: ныне, мол, предприимчивость и ловкость в большом государственном почете. Ну, а главное: не бери, мол, в голову, батя, Федор Иннокентьевич самолично каждому бревну ведет счет и с просек наших не спускает глаз. Покуда Федор Иннокентьевич на своей должности, со мной все нормально…
Денис признательно думал о том, какое важное, если не сказать сенсационное, сообщение сделал этот простодушный человек. И давая выход неотступно преследовавшей его мысли, спросил:
— Помните, вы рассказывали мне, что Юрий увлекался «Спортлото». Видели ли вы когда-нибудь у него карточки «Спортлото»?
— Видел. Не раз. Фрося даже выметала из избы ненужные, — и встревожился: — А к чему бы вам это?
— Да так, к слову. Известно вам, что ваш сын имел не только крупные сбережения, но еще и приобретал ценные вещи?
— Помню, за неделю, до того, как с ним получилось, вернулся он из области и показал мне золотое кольцо с камушками. Купил, говорит, дешево, по случаю. Надену, сказал, его на палец своей невесте. И похвалился, что на кольце мастер в магазине нацарапал мелконькие буковки Т. С., значит, Татьяне Солдатовой. — Павел Антонович, покряхтывая, поднялся, постоял у окна, не то смотрел на тихую улицу, не то прятал навернувшиеся слезы… Потом заговорил медленно, тяжело: — Да, Татьяна Солдатова… Не судьба, значит. А крепко она ему зашла в душу…
— Павел Антонович, — чувствуя неловкость за такой разговор, начал виновато Денис. — Могли бы вы показать это кольцо?
Павел Антонович отошел от окна, растерянно посмотрел на Дениса:
— Так нет у меня этого кольца.
— Где же оно? Мне известно, что в свой последний вечер в кафе ваш сын надел это кольцо на палец Солдатовой, а когда она отказалась принять подарок, забрал кольцо и положил к себе во внутренний карман пиджака.
— Одежду Юрия, в которой он был в тот вечер, мне выдали наутро в больнице. Точно по описи. Кольца при мертвом Юрии не было. — И вдруг вскинулся от внезапной догадки: — Так, может, за это кольцо и убили моего сына на дороге? Грабеж получается…
— А вы могли бы узнать это кольцо?
— Как сейчас вижу. Я ведь кроме этого кольца других за всю жизнь не держал в руках. Ну, кольцо, значит, обыкновенное, золотое, блещет. На цветочек похоже. Камушки сверкают сильно. И я говорил: буковки Т. С.