ГЛАВА ВТОРАЯ
Майор Анатолий Зубцов уже второй год работал в одном из центральных управлений министерства внутренних дел, а все не мог позабыть тесно заставленную столами комнатку на Петровке, чаепития в полночь, ночевки «валетом» на краешке затертого кожаного дивана и тревожный голос жены в телефонной трубке:
— Толя, это какой-то кошмар. Третью ночь ты не появляешься дома.
Как объяснить Нине, что валютчики не согласовывают с ним, с Зубцовым, график своих операций, а брать их полагается «тепленькими», в момент сделки, что для офицера милиции равно важны и быстрота реакции, и умение терпеливо ждать. Как объяснишь все это жене, если в разговорах с нею даже слово «валютчик» под строжайшим запретом.
Анатолий Зубцов получил повышение и простился с Петровкой. Теперь он чаще, чем прежде, бывал дома. Он заметно располнел, пухлощекое добродушное лицо округлилось. Только солидности манер не прибавила ему новая должность. А если совсем честно перед собой, то…
Читая сводки, отчеты и рапорты вверенных теперь его попечению отделов в областных управлениях, он не без зависти думал: эх, живут же люди, делают дела… И снова видел себя прежним молодым капитаном. На Петровке все было сложнее и проще. Ты и твой противник. Сила на силу, хитрость на хитрость, интеллект на интеллект, жизненный принцип на жизненный принцип…
2Бесшумно открылась дверь, и, слегка сутулясь, вошел Эдуард Федорин.
Анатолий обрадованно поднялся навстречу гостю: показалось, сама незабвенная Петровка с ее беззлобными розыгрышами, холостяцким бытом и крепким мужским братством шагнула к нему в кабинет.
Зубцов растроганно смотрел на товарища и вспоминал, как лет пять назад начальник отдела привел к нему тощего долговязого паренька с оттопыренными ушами и прической под Жерара Филиппа.
— Вот тебе, Анатолий Владимирович, новый помощник Эдуард Федорин.
Позднее они выяснили, что в ту минуту крайне не понравились друг другу.
Зубцов скептически оглядывал Федорина — нервное лицо, тонкие белые пальцы — и тоскливо думал: «Как говорится, сжалилась судьба, ниспослала помощничка. Если доведется буйного валютчика брать, помощника надо подстраховывать прежде, на такого дунь — сразу рассыплется».
Федорин тоже озадаченно взирал на Зубцова: ну и начальник у него… Ни ростом не вышел, ни внушительностью вида… В глазах, как ни всматривайся, не угадаешь ничего, кроме усмешки.
— Откуда прибыл, Эдик? — ласково спросил Зубцов и вздохнул горестно.
— Коренной москвич, — ответил Федорин и тоже печально вздохнул.
— И то хлеб. Хоть Москву изучать не надо. А родители чем заняты?
— Музыканты в Большом театре. Отец — виолончелист, мать — пианистка. Прадед и дед по отцу тоже были виолончелистами… — ответил Федорин небрежно и покраснел.
«Наверное, дома выдержал изрядную бурю, когда объявил родителям, что намерен поступать в милиционеры», — посочувствовал Зубцов и спросил участливей:
— А ты что же не в артисты? Или слух подкачал?
— Нет, слух, говорят, отличный. А сюда… Потому, что просто терпеть не могу разных подонков.
— Чувство, конечно, благородное. — Зубцов вдруг поверил: он сработается с этим неженкой. Покосился на ослепительные пуговицы новенького кителя и звездочки на лейтенантских погонах Федорина, подумал: «После выпускного бала, должно быть, и спит в мундире. Намозолил глаза соседям за пять кварталов от дома».
— А формочку свою, Эдик, отдай маме.
— У меня есть жена.
— Блестяще, — Зубцов усмехнулся и сразу же помрачнел: — Только наши жены, как бы тебе это сказать, тоже должны разделять наше отношение к подонкам. Без такого единомыслия… — Зубцов умолк, махнул рукой. — Без единомыслия, словом, они будут не очень счастливы со своими принципиальными мужьями. — Зубцов опять умолк и решительно заключил: — Так что формочку, Эдик, отдай жене. Пусть пересыплет ее нафталином. Формочка тебе потребуется для дежурств да еще для парадов… Но парады редки, а работа, Эдик, у нас семьсот тридцать дней в году. А что ты умеешь, Эдик?
— Теоретически — многое. Практически… Не знаю…
Эдик поскромничал. Практически он не умел почти ничего. Довольно скоро Зубцова пригласило начальство:
— Ошиблись мы в Федорине, отчислять его надо. Романтика товарища привела. Здесь не игра в казаки-разбойники.