– Сядь и успокойся, – говорила сестра, очнувшись ото сна. – Подыши. Все хорошо.
– Девяносто минут, – отвечает сын, качая головой. – Странно ведь: самолет приземлился девяносто минут назад, а его до сих пор нет.
– Успокойся, – говорила сестра и усаживала его на место. – Ничего тут странного. Сначала ему надо дождаться, пока все выгрузятся из самолета. Потом он соберет оставленные газеты и непочатые бутылочки с вином. Потом зайдет в свою любимую уборную, потом заберет чемодан и все проверит. И если на чемодане обнаружится хоть одна царапинка, а без этого не обходится, то он займет очередь в службу розыска багажа, так ведь?
Сын кивал.
– Он заявит о том, что ему повредили багаж при транспортировке, а сотрудники этой службы будут стоять в растерянности, не понимая, серьезно он говорит или шутит, ведь чемодан у него времен второй мировой, если не старше. Они скажут, что не возмещают ущерб за естественный износ, а он рассердится и будет кричать, что клиент всегда прав.
– Если только тетка на стойке не будет молодая и красивая, – возражал на это сын.
– Точно, – говорила сестра. – Тогда он улыбнется и скажет, что все понимает.
– А потом? – спрашивал сын, тоже улыбаясь.
– Потом он пройдет таможенный контроль, – продолжала сестренка. – И какой-нибудь неопытный таможенник решит, что он что-то прячет. Его остановят. Начнут задавать вопросы. Попросят пройти в маленькую заднюю комнатку и показать содержимое чемодана.
– И что же они там найдут?
– Да ничего. Сумка почти пустая. Типа пара рубашек и поесть чего-нибудь. Он всегда так долго, – говорит сестра. – А ты вечно изводишь себя попусту.
Они продолжают сидеть молча. Подъезжает автобус. Потом еще один. Когда он трогается от остановки, на тротуаре стоит папа. Всегда в одной и той же одежде. Все в том же лоснящемся пиджаке. В тех же стоптанных ботинках. С тем же чемоданом и с той же улыбкой, и первый вопрос у него всегда один:
– Плащ мой прихватили?
Дочь с сыном выходят на улицу через двойные двери. Они помогают ему надеть плащ и берут чемодан. Говорят «Добро пожаловать домой» и всякий раз сомневаются, а уместно ли для такого случая слово «дом».
Папа, который дедушка, выходит в зал прилетов. Он бросает взгляд в сторону встречающих. Все лица расплывчатые, как у преступников на камерах видеонаблюдения.
Молодые женщины пьют чай из одноразовых стаканчиков. Бородатые мужики в слишком узких штанах уткнулись в телефоны. Парочка нарядно одетых родителей несет плакат, который они еще не успели развернуть, а родственник снимает их на камеру. Его вертикально выставленная рука похожа на застывшую в стойке кобру.
Несколько мужчин с букетами держат в руках запасные куртки. Папа таких знает. Встречал раньше. Это шведы, которые ждут своих тайских женушек. Знакомятся в интернете и делают предложение, даже не увидевшись, а теперь вот стоят тут с куртками, чтобы показать, какие они хорошие, и чтобы девицы эти не ошалели сразу от холода. Но приличный мужик не будет выписывать себе в жены потаскушку не пойми откуда, думает он и идет дальше к выходу. Он не ищет взглядом своих детей, он знает: их здесь нет. И все же отмечает про себя, что блуждает взглядом по залу. Глаза надеются.
Он видит большую африканскую семью, у всех мужчин вид наркодилеров. Видит пакистанского паренька, под глазом у него родимое пятно, он моргает, как будто нервничает или только что проснулся. Гомик, наверное. Сразу видно по тесной рубашечке и пушистому шарфику. Дедушка идет дальше, мимо ночных забегаловок, мимо таксистов с табличками в руках, на них шведские фамилии или английские названия компаний. Мимо закрытого на ночь обменника валюты и колонны, оклеенной по кругу широкой зеленой лентой, которая сообщает, что именно здесь находится дефибриллятор. Что еще за хренов дефибриллятор? И если уж этот дефибриллятор так важен, почему его не выставят в каждом аэропорту мира? Но нет. Ведь это только здесь, в этой уму непостижимой стране, политики решают, что для полной безопасности залу прилета непременно нужен дефибриллятор.
Дедушка, который больше не чувствует себя папой, катит тележку по направлению к автобусной остановке. Он выходит на улицу под порывы ветра. Всю свою жизнь он то прилетал, то улетал из этого аэропорта. В солнце, в дождь, зимой, летом. И всегда одно и то же. Ветер на выходе из пятого терминала никогда не стихает. Шквальный ветер, какая бы ни стояла погода. Шарфы он превращает во флаги. Плащи в юбки. Он такой неистовый, что люди в ожидании автобуса прячутся меж цементных колонн, чтобы не начать невольный танцевальный номер: два шага направо, шаг вперед под хохот и подвывание ветра в такт.