Остановка в Култуке короткая, всего одну минуту. С высоких вагонных ступенек ягодники прыгают на землю, помогают друг другу надеть горбовики и затем спускаются вниз, к автобусной остановке. Погодин уходит к чайной, там останавливаются перекурить шоферы, отправляющиеся к монгольской границе. Минут через десять он прибегает обратно.
– Договорился, поедем на грузовой.
Перевалив через железнодорожный переезд, дорога сворачивала в ущелье; рядом с дорогой, прыгая через камни, бежала речушка. Ребята смотрят вверх на обросшие лишаями утесы. Через час машина останавливается, и Погодин по одной ему известной примете находит тропинку в лес.
Больше часа они тащились вниз по ключу, прыгали с кочки на кочку. На спину летели листья, опавшая хвоя. Место, куда обычно ездил Погодин, было занято. По брусничнику бродили люди, дымились костры, гремели ведра. Бабы громко ругали Погодина, будто он один был виноват в том, что тайга пуста, что прибывшие раньше успели выбрать ягоду.
Гриша отозвал Погодина в сторону, достал нож, что-то нацарапал на земле. Погодин долго смотрел на рисунок, потом покачал головой. Оглянувшись, долго, испытующе смотрел на ягодников. Сережка тем временем развел костер, Васька сбегал к ключу, принес котелок воды. Погодин подошел к огню, достал горящую ветку, прикрыв ее ладошкой, прикурил папиросу.
– Тут делов нема, – сказал он. – Пойдем к Иркуту. Гриша место знает. Сами видите, вымерзла нынче ягода, может, там что будет.
Перекусив, ягодники двинулись дальше. Теперь их вел уже Гриша-тунгус. Вскоре ключ вырос до небольшой речушки, распадок перешел в глубокое ущелье. По берегу рос папоротник, в некоторых местах он был в рост человека. Слева и справа чернели камни, до самого неба лез ввысь узкий лесной коридор.
– И куда мы идем за этим тунгусом, – ворчала Мария Косачева, – заведет к лешему и бросит.
Гриша останавливался, смотрел на всех темными глазами, улыбался, махал рукой.
Наконец снизу потянул ветерок, донесся глухой шум большой воды, тропинка пошла положе. Вскоре сквозь кусты блеснула вода – они вышли к реке. На другом берегу стоял темный, чем-то напоминающий огромного быка утес. Берег был угрюмый, каменистый. Сверху в ущелье смотрело лесное небо, желтыми смоляными свечками стекали по склону сосны. Бабы испуганно оглядывались по сторонам. Погодин по кашкернику полез вверх проверять ягодник. Ребята залезли купаться в Иркут, вода оказалась теплой. Они окунулись несколько раз около берега, потом уселись на нагретый дневным солнцем камень.
Погодин вернулся скоро. Он скатился с горки прямо к горбовикам. В руках у него был полный совок брусники.
– Ягоды – море, – радостно сообщил он.
Бабы и ребята разобрали ведра, полезли вверх. Ягоды действительно было много, будто ее специально рассыпали по склону. Сережка быстро набрал ведро. Он начал спускаться вниз и неожиданно наткнулся на Погодина. Тот сидел на поваленной сосне, рядом с ним примостился Гриша. Оба смотрели куда-то вниз. Сережка проследил за их взглядом. За распадком по склону, растопырив худые сморщенные сучья, стояли голые, попорченные пожаром черные деревья. Под скалой виднелось темное, в рост человека отверстие. Там была пещера. Неподалеку от входа возле крупного и плоского, как стол, камня угли старого костра, полусгнившие жерди балагана.
– Что это? – спросил Сережка.
– Здесь дезертиры скрывались, – нехотя сказал Гриша-тунгус. – Место удобное, глухое, отсидеться можно, река рядом. У бурят скот воровали, иногда на тракт выходили. А потом мы оцепили это место, троих поймали, одного в ключе застрелили – отбивался до последнего патрона.
Гриша посмотрел на Погодина.
– В сорок втором на Кодарском перевале Мишку Худоревского обстреляли. Меня арестовали тогда. А через несколько дней на станции кто-то ограбил машину с продуктами. След потянулся в тайгу. Меня освободили – взяли проводником, тайгу я эту хорошо знал. Полгода гонялись мы за бандитами. В самый последний момент из-под носа уползали, тайгу они тоже хорошо знали. Вот здесь, в этом распадке, мы их и накрыли.
А Мишка, Худоревский до сих пор думает, что это я в него стрелял.
Погодин вспомнил встречу с Опариным на вокзале. Получив расчет в аэропорту, тот уезжал из Иркутска.
– Влип я тут в одну историю, – поблескивая глазами, шептал Опарин. – Через Мишку Худоревского, чтоб ему ни дна ни покрышки, влип. Хотя он и сам не виноват. Он посылки с Севера возил. В аэропорту его обычно встречали, ну а если нет, то он посылку у меня оставлял. А потом в одной из них золото оказалось. Ну, а мы ведь ничего не знали. Таскали нас, таскали, спасибо Буркову, поручился за нас. Так бы, как пить дать, срок схлопотали.