Моти с неловким чувством наблюдал, как Тим с умильной улыбкой кружит вокруг малышей, подхватывая на руки то одного, то другого, и восторженно верещит: "Моти, Рути! Ребята, вы даже не представляете, как вам повезло! Такие чудные мальчишечки-близнецы! Это чудо!" Он хватал одного, целовал в обе щёки, потом то же самое проделывал с другим, потом поднимал обоих, чуть не подбрасывал к потолку… Моти ревниво наблюдал за ним, с завистью подумав, что ему уже таких фокусов с мальчишками ни за что не проделать – слишком они тяжёлые стали!
Подхватив на руки смуглую, черноглазую малышку Ширли, лицо которой красиво обрамляли крупные чёрные кудряшки, Моти пытался обратить внимание гостя на дочку:
"Смотри, Тимми, у меня же ещё и дочка есть! Наша Бубале! Тоже чудо-ребёнок!" – "А какая красотка! Не хуже братиков!" – вторила и Рути, гордо и любовно глядя на дочурку. Но Тим только искоса глянул на девчушку, тут же переводил глаза на близнецов и ухмылялся: "Ну, что ты, Рут! Я люблю полненьких, упитанных деток. И мальчиков больше, чем девочек! Ты не понимаешь!.. А как они на тебя похожи, лапочки-близнецы! Иметь в доме три таких светлых личика – это такое богатство!" – и он нарочито виновато глянул на Рути. Рути изумлённо подняла брови и, покраснев, отвернулась.
Моти вспомнил, как Тим появился у них в одну из суббот, возник этакой огромной горой на пороге и громко позвал: "Мальчики! Сюда, мои сладкие! Тимми к вам пришёл, да не с пустыми руками!" Вышли смущённые мальчишки и уставились на него блестящими серыми глазёнками, в которых светилось нетерпеливое ожидание. Тим из-за спины вытащил два огромных свёртка и кинул обоим по очереди.
Моти вспомнил огромные чёрные глаза Ширли, которая смотрела на эту сцену и ждала, что сейчас и ей гость кинет какой-нибудь подарок. Но тот демонстративно повернул к малышке спиной и позвал мальчишек на веранду. Личико малышки сморщилось, и она начала громко плакать. Рути выскочила из кухни, подхватила малышку на руки и унесла из салона. В памяти Моти снова всплыло нежное щебетание Рути, успокаивающей плачущую Ширли. Потом она вышла к Тиму, который слишком заразительно смеялся, играя с близнецами.
У Рути возникло неприятное ощущение, что и добродушие, и весёлость гостя – чересчур показные. Не глядя на громадного толстяка, Рути сквозь зубы проговорила:
"Э-э-э… А тебе не кажется, что мог бы что-то и девочке принести, если уж ты решил наших сыновей побаловать? Кстати, мы их тоже не обделяем, у них есть всё, что нужно". Тим повернулся к ней, умильно и виновато ухмыляясь: "Ну, чем ты недовольна, Рути? Я люблю, искренне люблю твоих мальчиков! Они такие лапочки!
Вот я им подарки принёс, смотри, какие они довольные!" – "А девочке? Она что, не наша дочь? Ей что, не хочется?" Тим продолжал откровенно поедать её глазами: "Да не знаю я, как с такими маленькими и худенькими обращаться… Девчонки, они все плаксы и ябеды! А вот мальчишечки – это дело! Не понимаю, чем ты недовольна!..
Ну, Рути, не уходи, посиди с нами, посмотри, как мы играем!" – "Некогда мне с вами сидеть!.. – пойду дочку успокаивать… Пусть вас Моти развлекает!.." – сквозь зубы пробормотала Рути и, резко развернувшись, вышла вон. Моти стоял, опешив, не понимая, что происходит, ловил торжествующие взгляды своего старого армейского приятеля и… немел под этими взглядами. Потом приближался к ним и постепенно втягивался в их игры, на правах стороннего наблюдателя… Тим старался полностью завладеть вниманием мальчишек, отвлекая их от отцовских усилий принять участие в играх. Моти тогда никак не мог понять, зачем это тому было нужно. А главное – зачем он так демонстративно делал различие между его детьми. Понял, к сожалению, слишком поздно…
Моти стоило огромного труда убедить мальчишек непременно воткнуть в уши презентованные всем сегодняшним посетителям "Цедефошрии" антишумовые фильтры.
Близнецы наперебой верещали: "Ты что, па-ап! Запятнать себя страхом перед сногсшибательными композициями гениальных виртуозов? Да над нами смеяться будут!" – "Посмотрите! Все надевают эти фильтры!" – как можно спокойней, пытался уговорить их Моти. – "А мы уже слушали!.." – похвастался Галь. – "Как слушали?
Когда?" – изумился Моти. Гай махнул рукой: "Ну, у ребят – диски… А композиции старого состава "Звёздных… э-э-э… виртуозов", что был до них у Ори Мусаки…
Так называемых шумовиков, которые исполняли композиции на стиральных досках ихних бабушек… Знаешь?" Моти совсем смешался, опасаясь выглядеть перед сыновьями смешным и несовременным: "Нет, стиральные доски даже видеть не пришлось. Такой вот пробел в моём образовании! Тем более не знаю, как их используют в качестве музыкальных инструментов… – и с плохо скрытой иронией он спросил: – Кстати, каких именно? – струнных, клавишных, или… скорее всего, всё-таки ударных? Судя по названию и первоначальному предназначению…" Близнецы с сожалением посмотрели на своего отсталого отца, а Галь пояснил с выражением преувеличенной гордости на лице: "А вот этих – только диски у ребят. Поверь, это что-то сногсшибательное! Шутка ли – "Звёздные силоноиды"!" – сбивчиво бормоча невнятные, рубленные фразы, мальчишки нехотя натягивали на головы устройства.
Моти нарочито недоуменно пожимал плечами: "Мне, старому вашему отцу, этих странных названий и течений уже не постичь". Сыновья перемигнулись и засмеялись, ничего не ответив.
В этот момент погас свет, и только установленные на каждом столе изящные маленькие фонарики, искусно выполненные в виде грозди винограда, апельсина, гуайявы, грозди банан или ещё какого-нибудь плода, струили мягкий, неяркий свет.
Концерт Века в "Цедефошрии" Под бешеное мигание огней по всей площади, обволакиваемой звуками, несущимися из Большой Ракушки, когда отчётливо аритмичными синкопами перемежались раздражающе-яркий свет и кромешная тьма, на сцену вышел маэстро Ори Мусаки-сан. Это был худенький невысокий человечек, причудливо закутанный в бледно-голубое кимоно, которое чем-то неуловимо напоминало также и индийское женское одеяние, сари. На лбу великого человека красовалась большая темно-красная клякса, что, очевидно, должно было символизировать принадлежность к высшей касте брахманов в Индии. Кроме этой кляксы, лик великого человека украшали дымчатые непроницаемые очки слегка раскосой формы.
Зал взорвался экстатическим воплем молодых фанатов.
Улыбаясь японской улыбкой и по-японски раскланиваясь с публикой, занявшей места вблизи сцены-ракушки, посылая воздушные поцелуи тем, кто занял места в отдалении, он заговорил, и усилители разнесли его голос по всей "Цедефошрии": "Шалом! Шалом!
Hi!!! "Звёздные силоноиды" от всей души и сердечно приветствуют всех любителей и ценителей силонокулла Эрании и всей Арцены! Для начала вы можете настроить ваши устройства на более-менее тихую, спокойную музыку! Выступает любимец нашей элитарной молодёжи и всех молодых душою и сердцем, популярный артист… Виви Гуффи!" Глядя на руководителя популярного коллектива и рассеянно слушая его нежно трепещущий тенорок, Моти не уставал про себя удивляться: "Интересная помесь стилизаций – Япония и Индия. Наверно, не получилось остановиться на чём-то одном.
Или это – то, чего он успел нахвататься из той и другой культуры".
На сцену стремительно вылетел, будто получил хорошего пинка под зад, маленький с курчавой шапкой волос, чем-то похожий на потешную, смешную мартышку, парень. Его чрезмерно большой рот с тонкими ярко накрашенными губами был распахнут в традиционно широкой smile. Чёрные маслянистые глазки, как будто подглядывавшие из-под огромного блестящего чуба, чем-то напоминали вход в таинственные пещеры.
Сидящим почти у самой сцены было отлично видно, что лицо парня было густо накрашено, что наводило на невольную мысль о некой своеобразной и модной ориентации в определённых кругах самых отвязанных элитариев. Моти внутренне ощутил, что его брезгливо передёрнуло. Успокаивая себя, он подумал, что, скорее всего, так принято у артистов – так сказать, сценический грим. Виви Гуффи был облачён в прозрачную тунику из бледно-голубого шифона, из-под неё виднелось обнажённое тело, густо покрытое вызывающей смущение татуировкой. Моти тут же подумал, что его мальчикам, пожалуй, рановато созерцать рисунки, украшающие в меру упитанные телеса кумира современной молодёжи.