Вот одна из характерных встреч…
Босс процветающей эранийской фирмы "Лулиания" Миней Мезимотес сидит в своём кабинете, напротив него – Моти Блох. Это уже не тот худенький, подвижный молодой человек, который когда-то с отчаянной и робкой настойчивостью добивался приёма у известного партийного и профсоюзного деятеля Эрании. В густой шапке чёрных волос появились серебряные нити, чёрные глаза начала окружать сеточка морщин, придававших лицу несколько усталый и рассеянный вид. Он подозревал, что рядом со своей низенькой, располневшей за последние годы женой он выглядит немного ребячливым, худеньким и щуплым, чем хотелось бы. Должность ведущего специалиста престижной фирмы обязывала к определённой внешней солидности, и он старался убедить себя, что на работе, среди коллег он действительно выглядит соответственно занимаемой должности. Даже характерная рассеянность, свойственная многим слишком увлечённым людям, хотелось ему верить, не портит впечатления и не придаёт его облику ненужной комичности.
Миней неторопливо повернулся на вертящемся кресле к стоящему слева от стола компьютеры и включил его, затем ласково улыбнулся: "Ну, Моти, давай сюда свою дискету. Посмотрим, что ты мне принёс…" Он сунул дискету в дисковод, удобно устроился в своём кресле и принялся ждать, пока на экране высветится нужная информация. Моти деловито спросил: "У вас включены акустические колонки?" – "А зачем?" – удивлённо, и вместе с тем несколько досадливо, обронил Миней. – "А потому что в этой программе звук, точнее – музыка, играет определяющую роль. Тут у меня программу запускает и ею же управляет музыкальный файл. Это… в общем-то… первые намётки…" – "К чему это?" – в голосе босса послышалась лёгкая, но совершенно отчётливая досада.
Это смутило Моти: "Э-э-э… Это у меня "музыкальная ракушка", так я и назвал эту программу. Видите ли, мы с женой очень любим музыку, она же у меня учительница музыки – фортепиано и немножко органит. Собственно, на концерте мы с нею и познакомились. "Музыкальная ракушка" – это в честь нашего с нею знакомства…" Моти глянул на босса и осёкся: ему показалось, что приветливое лицо Мезимотеса каменеет на глазах. Миней пристально уставился в экран, словно бы не слыша несущихся из колонок звуков задорной хасидской мелодии.
"А почему, кстати, тебе пришло в голову сделать именно эту мелодию запускающей программу?" Моти удивился, помолчал, затем, заикаясь, пояснил: "А… Собственно, неважно, какая мелодия. Важен принцип! Я использовал эту, попавшуюся под руку, для примера… – оправившись от смущения, он продолжил уже более уверенным тоном:
– Она ритмичная, мелодичная, красивая… Нам с Рути напоминает дни нашей молодости…" – "М-м-м… Красивая?.. Хм-м… Это на чей вкус… Я привык к более изысканной музыке, интеллектуальной, созвучной современности… Ладно, оставь дискету, я потом посмотрю. Хотя мне не кажется, что эта игра будет иметь хоть какой-то успех, а спрос может оказаться минимальным… если вообще будет… – увидев, что Моти порывается что-то возразить, заключил твёрдо и решительно: – А сейчас, извини: я только что вспомнил, что у меня назначена одна важная встреча…" Моти, недоумевая, направился к двери. Миней крикнул ему в спину: "А, кстати, Моти, а если использовать какую-нибудь другую мелодию… или музыкальный отрывок?" Моти мгновенно остановился и обернулся: "А почему нет? Я же сказал: важен принцип! Достаточно ввести любую… и… э-э-э… сделать её запускающей и управляющей. Я просто ввёл эту… в память о наших… э-э-э… встре…" – и он смущённо осёкся. Миней сухо пожал плечами, глядя словно бы сквозь Моти, и покачал головой: "Вот уж не думал, что ты имеешь пристрастие к такой вот музыке…" – "А что в ней плохого? – удивился Моти, поднимая брови и пожимая плечами. – Наши корни… Мой прадед Йехиэль Блох был кантором в синагоге в довольно крупном местечке в Западной Украине…" – "А-а-а…" – неопределённо протянул Миней. – "И моя жена на такой музыке выросла…" – "Жену, даже самую любимую, воспитывать не мешало бы… – и вдруг негромко обронил, как бы невзначай: – Вот Офелия – с нею бы ты другие песни пел и другую бы мелодию сделал запускающей…" Моти закрыл за собой дверь, продолжая недоумевать и пытаясь отделаться от свербящего чувства неловкости. Он остановился на площадке чёрной лестницы, где было место для курения, достал сигареты и закурил. Слова босса задели Моти, ему было непонятно, к чему Миней так некстати упомянул эту Офелию. Моти помнил, что она вызвала у него не самые приятные эмоции. Ну, не любил он женщин с такими недобрыми бесовскими глазами и змеиным очерком тонких губ, что тут поделать!
Даже c такой прекрасной, гибкой фигурой, которую постоянно, как бы невзначай, демонстрировала Офелия… "Эти её вихляния стали как бы её второй натурой…" – подумал Моти.
И вообще… Что это боссу в голову взбрело!.. Перед глазами Моти вспыхнул крутой завиток косы юной Рути, который остался в его памяти об первых днях их знакомства. Рути давно избавилась от своей шикарной косы, незадолго до того, как они поженились. "А жаль…" – неожиданно подумал Моти.
Моти и Рути
Моти задумчиво курил и вспоминал…
Армейская служба подходила к концу, оставались считанные недели до демобилизации.
Моти и Бенци, два неразлучных приятеля, вместе пошли в увольнение. Приехав в Эранию, они пошли вечером на концерт популярного струнного квартета.
Моти Блох и Бенци Дорон с самого начала службы в армии коротко сошлись на любви к музыке – это была и классика, и джаз, и рок, и современные песни, и клейзмерская, и хазанут. Моти приобщил Бенци к классике, джазу и року, ну, а Бенци раскрыл перед другом всю самобытную красоту и очарование клейзмерской и хасидской музыки. Впрочем, хазанут был близок и Моти, прадед которого, Йехиэль Блох, был, как упоминалось выше, известным кантором в небольшом городке в Западной Украине.
Перед самым началом концерта они познакомились с прогуливающимися в холле двумя религиозными девушками в длинных развевающихся юбках: бойкой, стройной, худощавой, роста чуть выше среднего, с тёмными живыми глазами, похожими на маслины, и маленькой, полненькой, сероглазой и застенчивой. Первым двух подружек увидел глазастый (даром, что в очках!) Бенци, и приятели, не спеша, приблизились к ним. Бенци, поглядывая на темноглазую высокую девушку, с усмешкой перевёл глаза на Моти и указал на девушку подбородком: "Моти, это не твоя сестрёнка? Уж очень вы похожи… Признавайся!" С шутками и прибаутками ему удалось подвести обеих смущённо хихикающих подружек и Моти к огромному, во всю стену, зеркалу в холле и поставить прямо перед зеркалом и Моти, и темноглазую девушку.
"Ну, что скажешь?" – обратился Бенци к приятелю, искоса поглядывая на девушку.
Моти взглянул в зеркало, и с удивлением переводя глаза то на отражение смущённо смеющейся девушки, то на своё отражение, и изумлённо воскликнул: "И вправду ведь – похожи!" Из зеркала на него смотрели стоящие рядом парень в военной форме и девушка в длинной юбке – оба худенькие, гибкие, стройные, почти одинакового роста, почти одинаковый разрез тёмно-карих, горячих глаз, овал лица. Правда, форма носа и губ отличается, да и волосы: у Моти чёрная, блестящая, как антрацит, густая шапка мелких жёстких кудряшек, у девушки – прихваченные лентой пышные крупные локоны цвета сильно палёных каштанов. Даже характер, как ему показалось, у них обоих должен быть одинаковым: оба энергичные, бойкие и весёлые. Девушки снова смущённо захихикали.
Бенци обратился к Моти: "А теперь, Моти, скажи-ка нам, как зовут твою сестрёнку?" – "Сестрёнка, как тебя зовут?" – спросил у девушки Моти в тон приятелю. – "Нехама Ханани! А вас – обоих?" Бенци улыбнулся девушке: "Разумеется, по-разному! Мой друг, например, – хлопнув его по плечу: – Моти Блох!" Моти тут же – ему в тон: "А мой друг – Бенци Дорон. Но мы его прозвали "чеширский лев" – потому что он похож на улыбающегося льва".
Нехама с интересом глянула на Бенци и уже не сводила с него глаз. Это был круглолицый крепыш выше среднего роста. Из-под простенькой кипы выбивались волосы медно-рыжего цвета, а пухлые щёки с забавными ямочками не могла скрыть даже окаймляющая лицо аккуратная курчавая бородка, задорно вились заброшенные за уши медные завитки пейсов. Но главное – добродушно сиявшие, большие, как спелые виноградины, каре-зеленоватые выразительные глаза; они словно заглянули ей в самую глубину души.