Он отвернулся от них и окинул взором группу парней, головы большинства из которых украшали причудливые причёски всех цветов радуги, а открытые части тела были покрыты причудливыми татуировками или, у тех, кто помладше, росписью. Это всё были дети лулианичей-элитариев, учащиеся и выпускники престижной эранийской гимназии Галили.
Обращала на себя внимание стайка живописно прикинутых молоденьких девушек, которые стояли в подчёркнуто непринуждённых позах, глядя как бы сквозь парней или поверх их голов, и о чём-то между собой беседовали, громко и заразительно смеялись, некоторые при этом непрестанно курили.
Парни, не выпуская сигарет изо рта, начали деловито расставлять по краям Лужайки мощные акустические колонки, извлекали из багажников папиных машин и тащили в самый центр на тележках отдалённо напоминавшую роботов звукоусилительную аппаратуру. Кое-кто из парней постарше деловито-начальственным тоном отдавал распоряжения, указывая пальцем то в один, то в другой конец Лужайки.
Арпадофель провёл ладонью по пыльно-белёсому ёжику своих коротко-стриженных волос и с покровительственной лаской улыбнулся деловито суетившимся парням.
Левый глаз его косил уже не столь зловеще. К коротышке подошёл такой же широкий, но в полтора раза выше обаятельный увалень Тим Пительман. Он нежно и осторожно приобнимал за плечи известную всей Эрании звезду арценской журналистики Офелию Тишкер, которая на его фоне напоминала хрупкую зеленовато-коричневатую стрекозу.
Тим что-то тихо пробормотал Арпадофелю, тот энергично закивал, потом сделал какой-то понятный только им обоим жест и – стушевался.
Но вот, наконец-то, все машины припаркованы, всё необходимое выгружено.
Подростки, тихо переговариваясь, с самым серьёзным и деловым видом продолжали перетаскивать колонки с одного места на другое. Детвора носилась между кустами и зарослями высоких трав. Родители занялись поиском мест для уютного отдыха на просторной Лужайке, стараясь захватить для своей семьи местечко в тени погуще.
При этом они украдкой с любопытством поглядывали на начальство.
Естественно, основной заряд любопытства был направлен на загадочного коротышку со странно косящим левым глазом и необычной формой головы. Его уже попривыкли видеть в коридорах "Лулиании", но большинство так до сих пор и не поняло, кто он и чем занимается. По обыкновению доброжелательного внимания удостоился босс Миней Мезимотес, прибывший на День Кайфа, как и Арпадофель, один. На чисто, до синевы, выбритом его лице мерцала знакомая всей Арцене добродушная, с загадочной хитринкой, улыбка. Лулианичи не сомневались, что вот-вот он объявит о каком-то заготовленном для них и их домашних сюрпризе, на которые всегда был большой мастер.
Наконец, негромким, но веским и звучным баритоном шеф призвал всех ненадолго прервать свои приготовления к весёлому празднеству гурманства. Лулианичи и их супруги с интересом воззрились на шефа, тогда как дети продолжали свою весёлую и шумную возню. Мезимотес чуть-чуть повысил голос. Он ласково, в то же время чуть сверкнув глазами, поглядел на детишек, снова призвал к тишине – и замолк в величественном ожидании.
Матери не без труда успокоили своих юных шалунов. Все присутствующие, прервав приготовления, направили свои взоры на хитро и ласково улыбающегося шефа.
В относительной тишине Мезимотес внимательно оглядел лулианичей и членов их семей и заговорил. В первой же фразе, произнесённой чуть вибрирующим баритоном пожилого человека, он объявил, что руководство фирмы "Лулиания" решило ознаменовать слияние двух родственных и дружественных предприятий, "Лулиании" и Института Патентных исследований, в одну мощную струю традиционным Днём Кайфа, а главное – большим общим мангалом.
"Таким образом, мы ещё больше укрепим единство всех-всех-всех лулианичей – и ветеранов, и, так сказать, новичков! Давайте же, в знак нашего нерушимого единства, скинем все привезённые сюда припасы в один общий котёл!" – Миней широко улыбнулся и поднял кверху в приветственном жесте обе руки, словно бы желая заключить в свои нежные объятья всех фирмачей, заполнивших Лужайку пикников.
Поднялась волна удивлённо-недоумённых возгласов. Миней терпеливо молчал. Когда, наконец, стих возбуждённый шум, Мезимотес продолжил. О, как убеждённо и красиво говорил он о важности дружбы и единства всех работников обновлённой "Лулиании", истинного украшения любимого города Эрания! Ведь каким целям служит совместный День Кайфа, организованный для всех-всех-всех (для чего руководство выделило целый рабочий день, превратив его в выходной! – как бы вскользь, но многозначительно, намекнул подчинённым босс)? Естественно, чтобы все лулианичи на этом традиционном семейном отдыхе культурно отдохнули, получили удовольствие – в том числе и от общения друг с другом, и от узнавания и понимания вкусов и интересов друг друга, – чтобы познакомились и подружились семьями, прониклись общими интересами и взаимными симпатиями.
Рядом с боссом незаметно возник Тим Пительман и, широко улыбаясь, произнёс: "Именно этой высокой и благородной цели, хаверим, и должен послужить наш большой общий мангал!" Из-за его широкой спины выглянул, а там и выкатился на середину полянки коротышка Арпадофель. Миней и Тим незаметно отошли в сторону и как бы стушевались.
Таинственный администратор по общим и конкретным вопросам впервые выступал перед собравшимися вместе фирмачами. Поэтому ему было особенно важно всецело завладеть вниманием аудитории. И он постарался.
В полной тишине зазвучал голос Арпадофеля. Тем, кто слышал его впервые, показалось странным сочетание этого голоса с короткой, сдобной, чересчур широкой фигурой Кобы. Голос то грохотал в хриповато-басовом, то неожиданно фанфарисцировал в пронзительно-высоком регистре, перекатываясь по Лужайке и выплёскиваясь за её пределы, из-за чего не только и не столько лулианичи, но члены их семей испытывали ощущение чего-то жутковато-потустороннего. Казалось, Арпадофель одним лишь усилием голосовых связок гоняет по Лужайке наталкивающиеся друг на друга и с гулким стуком разлетающиеся в разные стороны биллиардные шары словесных блоков.
Он повторил главную мысль шефа почти теми же словами, только расположив их несколько в ином порядке. Словесные блоки были до того надёжно укутаны в интонации, что в них почти невозможно было вникнуть. В памяти взрослых слушателей необычного спича только и остались вырванные из текста клише: "Всеобщее коллективное внимание". "Лулиания" и её интеллектуалитет". "Элитарии – украшение нашего любимого города". "Музыка сближает людей душевно и духовно". "Во всём цивилизованном мире… музыка новейшей струи…". "Поистине космическая сила и мощь звучания композиций силонокулла – это именно то, что…". "В современном мире, всё больше и больше растворяющемся в мировом космосе…". "Неотвратимо влечёт человека и человеку, душу к душе, дух к духу!". "Композиции великих виртуозов силонокулла, гениальнейших музыкантов современности…". "Это должно привести к сплочению нашего прекрасного коллектива…". "Наша прекрасная молодёжь, воспитанники… лучшей и престижной эранийской гимназии Галили…". "Приобщиться к гениальным, бесподобным шедеврам столь любимого молодёжью силонокулла…". "Пора нести в массы наш самый прогрессивный…". "Самая большая точность попадания в струю подобающей цветовой гаммы…".
Не успев вникнуть в обилие словно бы не связанных между собой, непонятных и странных словосочетаний, лулианичи с облегчением услышали фразу, прозвучавшую неожиданно отчётливо и внятно на фоне невразумительного спича: "За что от труженников "Лулиании" им огромное отеческое спасибо!" – которую справедливо сочли завершающей.
Коба Арпадофель с важным видом выпятил нижнюю челюсть, вытянул насколько возможно короткую шею, что, очевидно, должно было означать вежливый поклон, и отошёл в сторону, словно бы растворившись в потоке пробивающихся сквозь листву солнечных лучей. Но взбегающие вверх фанфарисцирующие тремоло ещё долго продолжали сотрясать воздух вибрирующим эхом.