Ширли перегнулась через перила и позвала: "Папа! Что-то с моим проигрывателем: вдруг перестал играть!" Моти, уже сидевший в салоне и уткнувшийся в книгу, поднял голову, недоуменно посмотрел на дочку: "Что?.. А-а-а… Бубале, я попозже разберусь. Ведь сейчас ты всё равно собираешься идти! Иди, скорее одевайся, я тебя отвезу…" Рути, сидевшая с вязаньем в руках, одновременно уставившись в экран телевизора, пробормотала: "Странно, в телевизоре тоже вдруг звук прекратился на несколько секунд, как раз была музыкальная заставка, клейзмерская мелодия из моего детства.
Я эту заставку всегда очень любила… это так напоминало о… И ещё что-то зубы схватило и затошнило… А когда эта мелодия, по идее, должна была закончиться, снова звук появился…" Моти округлил глаза, переводя взгляд с дочки на жену. Из комнаты сыновей раздался оглушительный слоновий топот и громовые раскаты хохота: "Слышал, братец?
Тимми, ты гений!" – "Это всё обертоны в системе звуковых зеркал! А теперь, лапочки, сюрприз: как раз сегодня открывается возле "Цедефошрии" новый эксклюзивный ресторан. Его спонсирует… my friend from north country, Шугге…
Вы с ним знакомы… э-э-э… виртуально…" – и дальше пошло что-то совершенно неразборчивое, которое бубнил тот же ненавистный голос вперемешку с ломкими фальцетами братьев: "Познакомь, Ти-и-мми!" – "А как его назвали, этот ресторан?" – "Wow!!!.." – "Вот выйдем – скажу…" Ширли, глядя прямо на маму, спросила чётко и громко – так, чтобы было слышно и у братьев в комнате: "Мама, что, опять у нас в доме Тумбель? Зачем вы его пригласили? Зачем вы его вообще принимаете?" – и кивком головы указала в сторону комнаты братьев, откуда раздавался шум. Рути укоризненно покачала головой: "Доченька, зачем ты так говоришь? Это невежливо! Ты же большая девочка, должна понимать, что красиво, а что невоспитанно. Его пригласили мальчики: они уже большие, могут приглашать в дом, кого хотят…" – "А я не хочу тут в нашем доме видеть Тумбеля!" – крикнула Ширли и топнула ножкой, не обращая внимания на то, что и близнецы, и их гость вышли из комнаты и уставились на неё, приближаясь к лестнице. Моти, сделав строгое лицо, прикрикнул на дочку: "Иди сейчас же к себе!" Только скандала в доме ему сейчас не хватало!
Ширли отступила в комнату, захлопнула дверь, надела снова наушники. Всё работало.
Она даже не заметила свирепых взглядов, которые братья кидали ей вслед, как пристально, с брезгливой неприязнью, глядел на неё Тим Пительман, еле слышно прошипев: "Вот ещё пигалица! Селёдка сушёная!..". Она выключила магнитофон, вытащила кассету, аккуратно сложила всё на полку. Подошла к шкафу, облачилась в самое своё любимое, тщательно, волосок к волоску, расчесала свои густые кудри, прихватив их лентой в тон одежде, вышла в салон: "Папочка, я готова". – "Пошли!" – сердито сдвинув брови, буркнул Моти: он всё ещё сердился на дочь; но более всего – на себя. Он понимал, что Тим с некоторых пор стал нежеланным гостем у них в доме – и не только для дочери и жены, но и для него. Рути молчит, но весь её облик красноречиво говорит, что ей этот человек с некоторых пор стал не просто безразличен, а – неприятен, а дочка уже и сдерживаться не хочет.
Но он-то что может сделать! Босс усердно обхаживает Тима Пительмана. Выставить его из своего дома?! Да вы с ума сошли: Моти не самоубийца! Как он, Моти, может отказать от дома любимчику босса!.. Тем более его сыновья так и вовсе души в этом увальне не чают. Наверно, не забыли дорогие подарки, которыми он их заваливал в детстве… Как они с Рути могут указывать взрослым сыновьям, кого им приглашать, а кому отказывать от дома!..
Близнецы с шумом вывинтились из своей комнаты, а за ними, изображая заботливого друга, вразвалочку следовал Тимми, на лице его мерцало выражение приторного высокомерия и скрытого торжества. Мальчишки, как всегда, в своих любимых рваных джинсах, по щиколоткам полощется лохматая бахрома, в которую они превратили низ брюк – наверняка, очень постарались!.. Причём у одного бахрома игриво полощется по мускулистой икре чуть не от самого колена на левой ноге, а у другого то же самое – на правой.
Пёстрые рубахи модного среди молодых элитариев оттенка зыбучих топей, который неожиданно пронзает красная искра, завязаны узлом на животах. Приглядевшись, Моти обратил внимание, что рубахи расписаны словно бы сплетёнными то ли в китайские, то ли в японские иероглифы сухими травинками. У обоих холодные глаза сверкают возбуждённо и торжествующе. У Моти иногда мелькали опасения, что мальчишки время от времени основательно подпитывают своё возбуждение. Неужели это их силонокулл, которым они много месяцев терроризируют всю семью! А причёски!
Ох уж, эти их причёски! А от раскраски прямо-таки в глазах рябит… Колечки, которыми они украсили свои уши и ноздри!.. Этого им показалось мало, и в один прекрасный день родители, оторопев, увидели на их губах и даже щеках по паре колечек.
Что-либо говорить на эту тему Рути давно уже не пыталась, опасаясь снова нарваться на презрительно-свирепый взгляд её ненаглядных мальчиков. Моти же, как бы мимоходом, как-то раз спросил: "А это что, пирсинг как модификация малого силонофона или ботлофона на лице?" Близнецы чуть не упали от хохота: "Ну, daddy, ты и шутник! А мы и не знали, что у тебя ещё и чувство юмора есть!" В таком затейливом прикиде близнецы с криком скатились в салон. "Dad! Нам нужна твоя машина! Немедленно!" – громко и надрывно затараторили Галь и Гай. – "Но меня уже Ширли попросила отвезти её в Парк. Вы, ребятки, припоздали!" – возразил Моти. Гай возмутился: "Вечно твоя любимая доченька ухитряется нас опередить! Но мы же договорились!" – "Когда, о чём и с кем вы договорились?" – спокойно осведомился отец.
Мальчишки хором заголосили ломкими юношескими фальцетами: "Как – когда? Как – с кем? Мы! тебе! давно! сказали: если! мы! говорим "немедленно!!!", значит! нам! это! просто! оч-ч-чень!!!! оч-ч-ч-чень!!!! необходимо!!!!!" – "Вот как?! Не знал! – насмешливо прищурился Моти. – На будущее постараюсь учесть. А сейчас припоздали… Извините!" – "Ну, da-a-addy! У нас оч-ч-чень! важные! дела! в Парке!!! Ну-у, daddy-y!!! – заныл Гай.
Неожиданно Галь громко и пронзительно заголосил с таким надрывом, что Рути вскочила с места – у неё натурально заложило уши. Оба подошли к отцу почти вплотную, потрясая слишком уж натурально дрожащими руками перед его лицом. "Правда, daddy! Daddy-y-y-y!!! Нам необходимо срочно! Мы вне очереди-и-и-и! Ну, daddy-y-y-y!!!
Ну, дай нам машину-у-у-у!!! Daddy-y-y-y!!!" – близнецы голосили на весь дом с таким истерическим надрывом, их лица с выпученными глазами изображали такое драматическое отчаяние, они так судорожно трясли кистями рук, время от времени колотя себя в грудь, что Моти растерялся в изумлении. Лица обоих были свекольно-красными, и этот оттенок медленными скачками переходил в лиловый. От своих сильных и несгибаемых сыночков-каратистов он никак не мог ожидать такой реакции на обычный отказ в простой, по сути, вещи. Как будто они никогда не получали отказа на свои просьбы или требования!..
Тим стоял возле лестницы, облокотившись на перила, и от души веселился. На его толстом лице расплывалось и колыхалось такое наслаждение, что Рути, мельком случайно глянувшая на него, тут же отвернулась, боясь, что её вырвет. Ей сразу же стало ясно, что это представление было продумано до мелочей ещё в комнате у близнецов, не исключено, что Тим их на это и подбил. Расценив некую растерянность отца, как искорку слабины в его обороне, которую пробила их истерическая реакция на отказ, оба на удивление резко и сразу же прекратили истерику. "А пигалица подождёт! Нет у неё никаких дел, глупости одни…" – безапелляционно с металлом в голосе заявил Галь. Теперь близнецы выглядели абсолютно нормально, не было ни малейшего следа истерики ни в выражении лиц, ни в жестах. Напротив – глаза сверкали как лезвия, губы презрительно и упрямо сжаты.
Моти опомнился и тут же твёрдо ответил: "Нет, мальчики, так не пойдёт. Сейчас я обещал отвезти Ширли. Она попросила, я могу – я везу. А если бы я не смог, то поехала бы на автобусе, или пешочком пошла бы. И, между прочим, истерик мне бы не устраивала. Она, девочка… младшая сестра… – обронил он как бы мимоходом.