Мория и Тили очень нежно и по-родственному расцеловались. Тили тут же обратила внимание Мории: "Ты помнишь свою любимицу? Вот она, вернулась к нам!" – "Это что, неужели Ширли? Как ты выросла, девочка моя! Ты меня, наверно, и не помнишь… Ну, так давай снова познакомимся и подружимся! Вот мои дочки – Эстер, Рохеле и Ривка, а это мой муж, Эльяшив Бен-Шило!" На первый взгляд муж тётки не понравился Ширли. За сильными очками виднелись маленькие красные глаза, опушённые белыми ресницами, такие же брови и волосы; он показался Ширли чуть ли не уродом – на фоне очаровательной маленькой Мории, похожей на Рути и бабушку Хану на старых фотографиях. Зато малышки совершенно очаровали Ширли, и она ласково погладила и расцеловала всех по очереди. Ширли тихонько поведала о своём впечатлении Ренане, но та пожала плечами и ответила: "Ну и что, что альбинос! Он очень добрый, Морию любит, а она его. Зато у Амихая жена красавица… А что толку!" – "У Амихая??!" – "А что ты удивляешься! Мама говорит, что ребёнком он был совершенно очаровательным, и веснушки нисколько не мешали…
А уж такой добрый и ласковый!.." – "Но что у него?.." – "Ты же видишь: Арье и Мория – всей семьёй, Мория даже с малышкой, а Амихай – только с детьми… Как вдовец…" – "Ну, не говори так… Она же, наверно, не может…" Ширли посмотрела на Морию, за которую цеплялись Эстер и Рохеле. Потом рассеянно перевела взгляд на Лиору, дочку Амихая. Поморгала и снова перевела глаза с кучерявой светлорусой малышки Эстер на Лиору, снова на Морию, светлые волосы которой почти полностью прикрывал темно-каштановый парик. Потом ошеломлённо прошептала подруге: "Смотри: чёрненькая Лиора и сероглазая светленькая Эстер, или её мама Мория, – словно одно лицо! Я и не знала, что такое возможно!" – "Да, вся Меирия говорит: Лиора только масть и взяла у матери, остальное всё – ваше! И характер тоже…"
Прожектора осветили сцену-ракушку, задник которой украшала огромная ханукия, на которой уже сияли 6 больших свечей; одна, как и положено, чуть в стороне.
Публика затихла и, как по команде, уставилась на сцену. Как всегда, любимые артисты были встречены криками радости и бурными аплодисментами.
В общем-то, концерт не намного отличался от первого, на котором была Ширли.
Исполнялись в основном те же самые песни, но публике не надоедало их слушать снова и снова, под них танцевать, хлопать и подпевать им. Тем более оба артиста каждый раз украшали исполнение новой аранжировкой. Так же любовно публика реагировала на появление Шмулика с флейтой. Ширли несколько раз слышала за своей спиной сожаления, что милые близнецы Дорон не могут сейчас петь, что вообще больше никогда не будут радовать людей детскими звонкими голосами. "Такова судьба многих мальчиков. Ничего не поделаешь", – глубокомысленно заметил Арье, на что Амихай откликнулся: "Наших мальчишек ждёт то же самое. Но пусть поют сейчас, пока поётся…" – "Вы неправы, ребята, – услышала Ширли чей-то густой бас и, вздрогнув, оглянулась – это был Эльяшив, муж Мории. – Откуда тогда берутся взрослые певцы с хорошими голосами?" – "Так это ж надо год, а кому и больше, выдержать как бы карантин!.. Не всем это дано выдержать, – протянул Арье и потянул брата за рукав: – Пошли, попляшем…" Малышка Сигалит и дочка Амихая Лиора остались сидеть с Тили, а Эйтан с Иланом и Идо пошли следом за отцами.
К братьям Магидович присоединился муж Мории, Эльяшив. Он усадил на плечи Рохеле, подхватил на руки и прижал к себе крохотную трёхмесячную Ривку и так танцевал рядом с братьями жены. Рядом с ним, ухватившись за край пиджака, топталась и весело смеялась Эстер. Ширли с нескрываемой тревогой глядела на неразумного, с её точки зрения, родственника. Но вот уже и Арье усадил на плечи малышку Сигалит, а Амихай своего Идо, и все трое образовали свой маленький семейный кружок, внутри которого с хохотом подпрыгивали средние мальчишки Арье. Впрочем, альбинос вскоре запыхался и ссадил с плеч среднюю дочурку Рохеле, ещё крепче прижав к себе малышку Ривку.
Как и в прошлый раз, Ширли то отплясывала с девушками и молодыми женщинами, то усаживалась между Морией и Нехамой, украдкой поглядывая на Ноама, который, как всегда, раскачивался и застенчиво топтался между мощным Ирми и тщедушным Максимом, так же украдкой поглядывая на Ширли. Бенци танцевал рядышком с Ирми.
Гилад объявил антракт, после которого были обещаны композиции с шофаром. Пока мужчины молились, Мория кормила Ривку грудью, что немало поразило Ширли: зачем надо было такую кроху таскать на концерт, и себе, и ей создавать проблемы. Но она ничего не сказала тётушке – зачем омрачать возобновлённое знакомство!
Второе отделение концерта открылось композицией, которую Шмулик исполнял на флейте на пару с Цвикой, который то пел звонким, чарующим голосом, то прикладывал к губам флейту, и над "Цлилей Рина" неслось затейливое двухголосие.
Как только отбушевал шквал аплодисментов, которым публика отметила восхождение на небосклоне хасидской песни новенькой рыженькой звёздочки – Цви-Хаима Магидовича, Мория с семьёй покинули Лужайку. Арье и Амихай остались, тогда как их младшие дети и Тили, жена Арье, отправились домой вместе с Морией и Эльяшивом.
Ширли не без сожаления попрощалась с вновь обретёнными родственниками, понимая, что они нечасто посещают подобные мероприятия. Она поняла, что Мория потрудилась придти сюда с тремя малышками, только чтобы послушать племянника Цвику, о котором уже начали говорить на их улице.
Снова полилась зажигательная мелодия, и все пустились в пляс.
Ширли украдкой оглянулась на площадку, где плясали мужчины. Она пошарила глазами по кругу танцующих мужчин и мальчишек, отыскала веселящихся рядом Ноама, Ирми и Максима, даже успела перехватить смущённую улыбку Ноама. И вдруг увидела непосредственно за спинами всех троих, в неосвещённых зарослях расплывчатые, мощные фигуры своих братьев. Они как-то странно то ли покачивались, то ли дёргались, не попадая в такт звучащей музыке. Ширли подумала, что их просто ноги не держат. А позади, нависая над ними – в том же ритме мотается мешкообразная фигура Тумбеля, сжимающего в правой руке нечто маленькое и блестящее, похожее на та-фон. Он то и дело поглядывал на чуть поблескивающий приборчик, а потом снова скользил взором по фигурам танцующих мужчин, пристально вглядываясь в юных артистов в ракушке.
Девочка похолодела от ужаса. Блуждающий блик прожектора на мгновение выхватил из мрака их лица. Ширли увидела: братья указывают друг другу пальцами то на танцующих, то на сцену-ракушку, то на поющих и играющих артистов – и при этом издевательски ухмыляются. При следующем падении блуждающего блика на то же место, она заметила, как Галь что-то прошептал, мотнув головой, ткнувшись носом прямо в ухо Тиму, тот кивнул, снова глянув на нечто та-фонообразное, которое держал в правой руке. По спине девочки пробежал холодок. Она незаметно толкнула подругу.
Та посмотрела на неё с удивлением: "Ну, что с тобой? Что это ты побледнела?
Устала?" Ширли одними глазами указала ей на то место, где среди густых зарослей, почти недоступные свету фонарей, заливающих "Цлилей Рина", еле видные, качались, как будто ноги их едва держали, её братья, и на маячившего за их спинами Тумбеля.
"Что такое? Смотрят? Ну, и пусть смотрят! – прошептала беззаботно Ренана. – Пусть видят, как мы веселимся! Пусть позавидуют!" – "Боюсь, они не завидовать сюда пришли, и даже не посмеяться над нами…" На сцене плавной дугой выстроились студийцы-участники ансамбля духовых инструментов. В центр полукруга вышли Гилад и Шмулик – старший со свирелью, младший с неизменной флейтой. Публика затихла, ожидая новых мелодий. И вдруг…
Как только зазвучали первые певучие, задумчивые такты мелодии, исполняемой дуэтом – Гилад на свирели и Шмулик на флейте, – пала тишина… Словно бы на "Цлилей Рина" набросили необычайно мягкий, толстый, рыхлый матрас, набитый нечистой ватой. О, Ширли было слишком хорошо знакомо это ощущение – голову вкрадчиво обволокло и сжало, как тисками, из глубины живота медленно поднималась дурнота.