Смутно мелькнула мысль, что такая женщина может и вправду притянуть к себе как магнитом, он где-то понимал Ирми и сочувствовал ему. Он впервые подумал о том, что она, конечно же, не в университете английский так классно освоила. Наверняка, это был серьёзнейший спецкурс.
Дома Максим увидел, что Ирми в пижаме сидит, пригорюнившись, на кухне. Перед ним ополовиненная бутылка водки и полупустой стакан. Лицо красное, воспалённое.
"Ты что, друг? Решил применить на практике российские традиции? Ты же болен!
Какая у тебя температура?" – "Надо приходить в норму… Дарьюш говорила, что так у вас в России лечатся. Надо, надо в норму приходить…" – бормотал он, и лицо его краснело с каждым глотком. Максим силой отобрал у него бутылку и стакан и сердито потребовал немедленно лечь в постель: "Я же чувствую: у тебя сильный жар!
При температуре этого ни в коем случае нельзя, дурья ты башка!" – последние слова Максим в сердцах выкрикнул по-русски. Но Ирми, набычившись, молча качал головой, потом поднял голову и громко, отчётливо выговорил: "Дурья ты башька!
Дурья – это Дарья? Да? А Башька – это кто?" С большим трудом Максим вывел его из кухни и уложил в кровать, укутал одеялом и включил отопление. Увидев, что тот почти засыпает, он медленно и тихо произнёс:
"Ирми, нам больше в "Самоваре" даже близко нельзя появляться! Поправляйся, и тогда поговорим… Э-эх! Наломал же ты дров…" – уже по-русски пробормотал он в сердцах.
Ирми рванул на машине в сторону широкой скоростной магистрали, отделяющей Меирию от Эрании. Он опаздывал на свидание, и ему было неловко: он очень не любил неточность и необязательность. Арценская безалаберность так и не стала его привычкой, и он не хотел показаться Дарьюш человеком необязательным. Через пять минут машина лихо подкатила к "Самовару". Дарья уже лениво прогуливалась вдоль здания, поглядывая на часы.
Усаживаясь в машину рядом с Ирми, Дарья пристально, с лаской, смешанной с упрёком, взглянула на парня и, помолчав, задумчиво протянула: "А у меня, между прочим, крутая идея! Мы с ребятами в "Бокер-Эр" сегодня прочитали интересную вещь – и что важно, все-всё поняли! Представляешь, какой успех?" – И Дарья искоса лукаво и с торжеством глянула на Ирми, который в это время внимательно смотрел на дорогу и только рассеянно улыбался. "Теперь мы знаем, – продолжала Дарья, – Парк закрыли на ремонт, но самые крутые уголки функционируют. "Цедефошрию" ты, конечно же, знаешь: это лицо эранийского Парка. И – по большому секрету – его будущее! Но вот один новый уголок ты точно ещё не знаешь – вот туда мы с тобой нынче и направимся. Нам о нём Офелия рассказала!.. Ты же знаешь – в "Самовар" сейчас приглашают разных важных и интересных персон. Вот и Офелию!.. Так вот, она нам очень тонко намекнула, что там будет после Великой Реконструкции… Ой, Ерёмушка, только никому не говори, что я тебе сказала! Так вот… там будет одно очень элитарное место, куда не все, а только особо посвящённые и приобщённые смогут попасть. А сейчас это… простенько и со вкусом – "Романтические гроты"!" Ирми чуть не врезался в притормозившую перед ним на красный свет машину, но вовремя нажал на тормоз и буркнул: "Чуть аварию не сделал…" Дарья незаметно прижалась к нему, но он осторожно отстранился: "Я же просил не создавать аварийную ситуацию…" – "А я хотела тебе рассказать о том, какие люди приходят к нам! Неужели тебе неинтересно?" – "Мне интересно не сделать аварию. Я бы хотел пригласить тебя в "Шоко-Мамтоко" в центре Эрании, недалеко от ирии и Центрального Торгового Центра. – "Нет, я хочу в "Романтические гроты"! Мы с тобой к Забору уже ходили! Помнишь? – слушали там и "Шук Пишпишим", и "Шавшевет".
А эти забавные картинки на Заборе! – класс!!! Лучше, чем в телевизоре! Сегодня, говорят, там снова дают "Петек Лаван" – кстати, овечий цирк. Оттуда ближе всего в "Гроты"…" – "Да не хочу я в эти "Гроты"…" – нерешительно пробурчал Ирми; ему уже довелось читать о них в "Бокер-Эр", и он понял, что к этому месту даже приближаться не стоит. – "Но я очень хочу тебя туда сводить!" – решительно заявила Дарья, глянув на Ирми своим особенным взглядом, желая разом отмести все возражения.
Ирми, вздохнув, свернул в сторону Парковой площади. Через считанные минуты он припаковал машину, и они вышли на вечернюю площадь. Ирми подумал, что если бы не Дарья, он бы не скоро увидел Бесконечно-великий Забор, эту странно мерцающую стену, уходящую далеко ввысь и огибающую площадь. "Хотя бы за это – огромное спасибо Дарьюш… А интересно, что за оптический эффект они используют?.." – подумал Ирми, разглядывая Забор и почти не слушая, что щебетала ему почти прямо в ухо Дарья: "А ещё… нынче в "Цедефошрии" крутое ночное представление… Вот после "Гротов"…" – и она загадочно стрельнула в него блеснувшими стальным клинком глазами. – "Дарьюш, мы в "Цедефошрию" принципиально не ходим! Я тебе об этом уже говорил!" – решительно мотнул головой Ирми, даже не дослушав. – "Что я слышу, Ерёмушка!? Ты не любишь силонокулл!? – воскликнула Дарья. – Ведь это самое крутое в Арцене! То, что так поэтично называют струёй! Не-ет, так нельзя!
Место современного человека – в струе! Офелия знаешь, как расхваливает силонокулл! Самое модное и прогрессивное музыкальное течение во всём мире! А Клим Мазикин… Знаешь, кто это такой? Между прочим, тоже из России… в смысле – корни. Его тоже к нам в "Самовар" пригласят! Адон Пительман сказал нам, что скоро он пожалует в Арцену – и тогда… – она искоса глянула на закаменевшее лицо Ирми. – Нет, ты просто обязан сводить меня в "Цедефошрию", в ресторан "Таамон-Сабаба".
Ты ж "американец": на "Цедефошрию" и на "Таамон-Сабаба" с девушкой тебе должно хватить денег!"
Они огибали Забор, мимо них сновали толпы эранийцев. Дарья старалась потеснее прижаться к Ирми, обвивала его талию рукой, заглядывая ему в глаза. "Нет, Дарьюш, – неожиданно твёрдо произнёс Ирми и отстранился от неё, стараясь не встречаться с нею глазами. – Не уговаривай! В "Цедефошрию" я не пойду, в "Таамон-Сабаба" – тем более! Даже не проси! И не в деньгах дело!" Они остановились, застыв друг против друга. Ирми проговорил ещё твёрже, в его синих глазах сверкнули молнии: "Я не люблю над-мелодическую и над-ритмическую музыку и рестораны типа "Сабабы" не посещаю, и ты это отлично знаешь! Я мог бы пойти с тобой в "Цлилей Рина", если бы не закрыли на ремонт. Вот туда – с удовольствием, и никаких бы денег не пожалел… Если уж ты решила к нашим традициям приобщиться…" Глаза Дарьи засверкали всеми оттенками стального клинка, когда она повысила голос почти до визга: "Да ты что, к фанатикам? Не-ет! Ни за что!" Ирми резко остановился и выпростал свою руку из-под руки прильнувшей к нему Дарьи. Спохватившись, она сменила тон на проникновенный: "Пойми, Ерёмушка, нам Офелия про них всё рассказала: у них опасный звуковой наркотик… как-то он так называется… шо-фёр, кажется, или… как-то так… С живых барашков – представляешь? – рога обламывают и делают этот жуткий прибор, одурманивающий людей! Такие жуткие садистские приколы не для гойеров!" – "Как-как ты сказала?
Что это такое – гойеры?" – изумлённо поднял брови Ирми, почему-то проигнорировав бредовые слова Дарьи о "бедных барашках". Дарья захохотала, игриво толкнув его в бок: "Так мы недавно решили себя сами называть. Ведь у нас гиюр особый, экспериментальный. Нам и учителей поменяли, и программу. Вот Вованчик и придумал такое название – гойеры! Он провозгласил: ГОЙЕР – ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО!" – "Интересно… – ошеломлённо протянул Ирми и замолчал, потом вдруг покачал головой: – Жаль, Дарьюш, что я с самого начала не предложил тебе рвануть к нам в Меирию. Теперь "Хайханим" в "Шоко-Мамтоко" дают концерт: уж раз закрыли "Цлилей-Рина", то где-то людям надо же любимую музыку слушать…" – Ирми уже собирался повернуть обратно к машине. Дарья качнула головой и затараторила: "Нет! Ни за что! Я же сказала, что не хочу этих приколов! И сама не пойду и тебя не пущу! Офелия нам глаза раскрыла на фанатиков "Хайханим"! Погоди! С ними ещё разберутся, с чего это они зубы скалят и над кем смеются!" У Ирми вертелось на языке: "А я-то верил, что ты действительно хочешь приобщиться к еврейству…" Но он ничего не сказал, только слабо и жалко улыбнулся и спросил: "А на каком языке вы с Офелией общались? У неё же очень высокий иврит". – "А мы её поняли! Современные интеллигенты всегда найдут общий язык! И знаешь что? – главное чуть не забыла! Офелия мне предложила очень неплохую работу: вести телепередачу, пока что часовую… по истории мировых религий в свете музыкальной культуры… Уже сейчас! Представляешь? Говорит, что ей редко приходилось видеть такую фотогеничность… Ты рад за меня?" Ирми искоса посмотрел на Дарью: шутит, или всерьёз? – и ничего не сказал; он что-то не помнил, чтобы Дарья говорила ему об изучении журналистики в Москве. Он не заметил, как Дарья увела его от Забора с его цвето-звуковыми изысками, наводящими на Ирми тоску, и они углубились в извилистую аллею. Дарья тараторила: