Я ка-ак вцеплюсь в неё зубами, а бедный ребёнок ка-ак завопит, за ним и другой.
Мама подскочила, и ну – меня лупить!.. Кричит: "Бандитка! Злодейка! Укусила маленького братика!" Я тоже ка-ак заору! Помню испуганный взгляд Ноама, огромные чёрные глаза над книжкой… А у меня истерика: "Яблочко! Яблочко!" Оба дедушки, за ними папа… подскочили – папа схватил одного близнеца, дедушка Натан другого, унесли их на диван успокаивать, к щёчке Рувика холодное приложили. Дедушка Давид с трудом отнял меня у разъярённой мамы и увёл в другую комнату".
"Он долго говорил со мною, успокаивал, объяснял. Потом пригрозил, что отберёт у меня братиков, если я не перестану их обижать. Потом обе бабушки пришли меня успокаивать… Я, конечно, больше не кусалась, но в покое так и не оставила. Они такие одинаковые, а я никак не могу разобрать, кто из них кто. Представляешь? – два совершенно одинаковых мальчишки, и я их всё время путаю, а они смеются. Ты бы знала, что они вытворяли, какие номера откалывали вдвоём! Ну, я им и давала тумаков за все их проделки, правда, старалась, чтобы мама не видела. Ох, она мне и давала за них, если ловила!.. А они – нет! Маленькие были – только плакали, когда я их била, но никогда, – ни разу! – сдачи не дали. Они меня боялись даже больше, чем маму с папой. Даже странно!" "А у нас Галь с самого начала стал как бы основным, а Гай ему подчинялся… Мама рассказывала… Я-то уже видела, как Гай в рот Галю смотрит и боится что-то вперёд него взять, или сделать… Теперь их не спутаешь, ещё и одеваются по-разному, кроме того, Гай рядом с Галем выглядит как бы… э-э-э… мелким, щуплым. Зато за все проделки Галю доставалось, а Гай получал своё уже от Галя, и это было куда хуже… Родители знали, что Галь заводила, а Гай только подголосок. Галь – почти одно лицо с дедушкой Гедальей, а Гай больше на маму похож… Ваши-то совсем на одно лицо… Когда я была маленькая, почему-то не могла выговорить "Галь" – и говорила одинаково "Гай"!" Девочки рассмеялись. Ширли задумчиво и грустно продолжала:
"Маленькими мы играли вместе, они меня в школу отводили. Гай меня очень любил, старался опекать, во всём помогать. Любил слушать, как я играла свои песенки на пианино… Галь – нет!.. А потом всё изменилось… К нам Тумбель зачастил… Их уводил в комнату, подальше от меня, с ними играл, а уж что говорил, не знаю. И вдруг я поняла, что они не хотят со мной играть, только смеются надо мной, обидно так смеются!.." Ренана слушала рассеянно, грустно улыбаясь чему-то своему. Ширли поняла, что Ренану сильно потянуло на воспоминания, ей очень хочется выговориться. Это её не удивило, и она замолкла, чтобы не мешать подруге. А та как бы невзначай завела разговор о старшем брате: "Ноам всегда был тихим и очень серьёзным. Ты же знакома с нашим дедушкой Давидом, видела – Ноам на него похож. Но как-то именно наш спокойный, тихий, недрачливый Ноам, мне врезал – за дело, как я теперь понимаю". Ширли зарделась и с удивлением подняла глаза.
Ренана задумчиво говорила, глядя в свой опустевший бокал:
"Я разозлилась на близнецов и сорвала с них обоих кипы, а Ноам увидел. Подскочил, глаза молнии мечут! Никогда, ни до, ни после я не видела у него таких глаз…
Как схватил меня, как принялся лупить: "Отдай кипы! Немедленно! И больше не смей!
Ещё раз увижу!.." Я только тихо плакала, но не ответила: поняла, наверно, что за дело. Молча отдала ему кипы и ушла в уголок плакать. Папа увидел это и – к нему:
"Ноам, что это ты делаешь! Как ты смеешь бить девочку! Что она тебе сделала?" А Ноам бурчит, голову опустил: за дело… она знает, за что… Так и не сказал, только сердито поглядывал на меня, пока шёл к себе в комнату, отсиживать наказание".
Ширли чуть слышно откликнулась: "Вот он какой! А ты тоже хороша… Почему не созналась?" – "Ну, потому что маленькая была, папу боялась… Нет… пожалуй, маму больше… Глупая и слишком вспыльчивая… Ведь мне было всего 6 или 7 лет…" – "А-а-а…" – неопределённо протянула Ширли и улыбнулась.
Ренана выпрямилась на стуле: "Ну, беседер! А своим ты позвонила, похвасталась, что поступила?.." – "Да, я уже звонила… – откликнулась Ширли нехотя. – Боюсь, папа не выдержит, что я жить буду не дома…" – "Только ты ничего не говори Рувику, что я тебе сказала, ладно?" – "Ну, конечно! А вообще-то я…" – "А что ты – мы все знаем… И не только ты…" – произнесла с загадочным видом Ренана.
Ширли смущённо глянула на неё и отвела глаза. Она расплатилась, и девочки вышли на вечернюю улицу, освещённую мягким светом желтоватых фонарей.
Будни и праздники новой жизни После праздников начались занятия. Ноам ушёл в военную йешиву, откуда приходил домой на шабат два раза в месяц, иногда навещая семью в середине недели.
Близнецы начали заниматься в музыкальном йешиват-тихоне, пару лет назад организованном в Неве-Меирии на базе студии Гиладом и Роненом. Они наведывались домой чаще старшего брата – в середине недели, помогали по хозяйству и тут же уходили в свой уголок на веранде, где просиживали до позднего вечера, а ранним утром неслись через весь посёлок в йешиву.
Ширли редко удавалось пересечься с Ноамом: он много времени проводил в йешиве, а она не могла часто ездить в Неве-Меирию. Но уж в те редкие выходные, когда они встречались, Ширли с радостным удивлением отмечала, что Ноам гораздо чаще, чем раньше, кидает в её сторону смущённые взгляды. Чем реже им доводилось видеться, тем чаще он глядел на девушку и тем дольше он задерживал на ней взгляд со смущённой и ласковой улыбкой.
Время от времени в Неве-Меирии у Доронов организовывались молодёжные шабаты. На них постоянным гостем был Ирми, и почти каждый раз с Максимом приходила сестра Ирми Хели. Неизменно на эти молодёжные шабаты приезжала Ширли. После напряжённой недели близнецы Дорон и Ирми с Максимом превращали эти шабаты в сгусток искрящегося веселья, и к молодёжи частенько присоединялся Бенци. Нет нужды говорить, как Ширли любила молодёжные шабаты. Когда собиралась молодёжь, бабушка и дедушка Ханани каждый раз оказывались приглашёнными то к одному сыну, то к другому и брали с собой Нехаму с младшими детьми.
Близнецы повадились раз в две-три недели тайком отправляться в Меирию. Там в их старом доме, который отец сдал Гиладу и Ронену под студию, они встречались с небольшой компанией своих старых друзей-студийцев, в их числе были Цвика и Нахуми Магидовичи. Шмулик начал учить Цвику играть на поперечной флейте, заодно потихоньку начал заниматься с ним шофаром. Дело шло к тому, чтобы начать учить его особым приёмам игры на угаве. Рувик учил обоих Магидовичей играть на гитаре.
Так братья начали готовить Цвику и Нахуми к поступлению в неве-меирийский йешиват-тихон.
Тогда же Цвика, а за ним следом и Нахуми (этот, разумеется, тайком от матери), вошли в организованную близнецами группу, которая, как потом стало ясно, втайне занималась угавом и музыкодами. Даже Ноам не сразу узнал, а тем более Бенци, что к этой группе в части музыкодов подключились Максим и Ирми. Они собрали на новой фирме мистера Неэмана маленькую группу молодых ребят для серьёзных исследований музыкодов.
Ренана с Ширли учились в одном классе. Младшие классы их ульпены находились в Меирии, и девочки жили в общежитии, которое размещалось в караванном городке неподалёку от классов ульпены. Девочек поселили вместе в крохотной квартирке-студии, занимающей половину каравана. Они вместе вели своё несложное девичье хозяйство, были совершенно неразлучны, занимались вместе и с удовольствием посещали дополнительные занятия по рисунку, живописи и композиции. Ренана хотела немного приобщить подругу к моделированию одежды, но Ширли мечтала иллюстрировать книжки, или рисовать комиксы, а в дальнейшем – даже делать мультифильмы, для чего ещё в Австралии начала пробовать себя в анимациях.
Конечно, Ширли и до Австралии была осведомлена и о Торе, и о праздниках, и о шабате. Когда она была маленькая, она видела, как мама зажигает субботние свечи.
Совсем не так давно, каких-то 6-8 лет назад, в их семье отмечали и основные еврейские праздники, а чаще они на праздники ездили в Меирию к бабушке и дедушке: там всё было по-настоящему, хотя, конечно же, не так весело, как у Доронов.
Ширли с грустью вспоминала, что в детстве видела не только папу, но и братьев с кипами на головах, вот только не припомнит, по какому поводу. Ей в память врезались картины Судного Дня, много лет назад, когда она и её братья были маленькими детьми. Она стоит у распахнутой калитки и смотрит на близнецов, как они разъезжают на новеньких ярких велосипедах по мостовой в Эрании-Далет, свободной от машин, зато переполненной детворой. У одного брата на голове немного косо сидит красная с жёлтыми корабликами кипа, у другого – кипа жёлтая с зелёными домиками. Как давно это было!.. А бар-мицва близнецов, что-то смутное, пышное и чем-то похожее на спектакль. Вот только на трапезе в честь этого события папа серьёзно поссорился с дедушкой. Хорошо, что сейчас она помирилась с ними, обретя заново близких и родных людей.