Аркадий. Не слышу.
Базаров. Он не может оторвать от вас глаз.
Анна. Вы танцуете?
Базаров. Нет.
Анна. Я люблю танцевать.
Базаров. Естественно. Все аристократы любят танцевать.
Анна. Я вам уже говорила, Евгений, — я не аристократка. Расскажите мне побольше о вашем нигилизме.
Базаров. Нигилизм не мой. Я не владею им, как поместьем. Расскажите мне, во что вы верите.
Анна. В нормальный ход жизни, порядок, дисциплину.
Базаров. Вы сказали о том, как вы живете, а не о том, во что вы верите.
Анна. Для меня одно равняется другому.
Базаров. Это потому что у вас нет убеждений или потому, что в ваших убеждениях отсутствует страсть?
Анна. Страсть — это роскошь. Я не выхожу за рамки того, что знаю и с чем могу справиться.
Базаров. Наши новые психиатры сказали бы, что вы избегаете убеждений, потому что убеждения требуют обязательств, а вы боитесь связывать себя обязательствами. Обязательств же вы боитесь, потому что они потребовали бы отдать себя всю без остатка. Но поскольку вы не готовы к тому, чтобы отдать всё, вы не отдаете ничего. И вы находите себе оправдание, называя страсть роскошью, а при этом в глубине души знаете, что такое оправдание есть ложь.
Анна. Я лгать не умею, Евгений Васильевич.
Базаров. Я не так много в своей жизни встречал аристократов, подобных вам…
Анна. Я не…
Базаров …но я заметил, что их мозг расщеплен на две части. Одна из этих частей полностью атрофирована — та, что рождает щедрость, энтузиазм, жажду социальных изменений, риска, огромного азарта, желание выть у опасного края. Поэтому они функционируют, эти аристократические калеки, они функционируют с помощью той части мозга, Которая не отмерла; и как случается с искалеченным органом, он начинает развиваться неестественно и проявлять неестественную активность. Отсюда маниакальная забота об урожае пшеницы, умелом управлении, продуктивности и эффективности…
Анна. И нормальном ходе жизни, и порядке, и дисциплине. Слушайте, почему с вами так трудно разговаривать?
Базаров. Может, потому что у меня нет благоговения перед такими аристократическими особами, как вы.
Анна. Отец мой, красивый, азартный, безрассудный игрок, так вот, мой отец умер, когда мне было двадцать лет. А Кате только девять. Два года мы жили в нужде, страшной нищете, которой вы, надеюсь, никогда не знали, Евгений. Затем я встретила человека старше меня на двадцать пять лет. Жутко толстого, богатого, с причудами ипохондрика. Он предложил мне выйти за него замуж. Я долго думала и затем сказала «да». Мы прожили шесть лет. Я до сих пор по нем скучаю. Он был добрый человек.
Базаров. И что?
Анна. Вот и все. Наверно, я пытаюсь… Сама не знаю, зачем я вам это рассказала.
Базаров. Даже не знаю, как к этому отнестись. Что я должен делать? Аплодировать вашей предусмотрительности, тому, что вы поймали в сеть богатого старого оригинала? Или сочувствовать вашей тяжелой утрате? Или поздравить вас с нежданным богатством?
Анна. Ладно, не будем больше об этом.
Базаров. Или вы дразните мой аппетит, чтобы рассказать свою полную биографию? Если так, то боюсь, меня она вряд ли может увлечь. Хотя в ней, несомненно, есть признаки волшебной сказки о превращении нищенки в богатую принцессу. На кого-нибудь, вроде Дуняши или даже Аркадия, это может произвести неизгладимое впечатление.
Анна вскакивает и хочет уйти, но Базаров хватает ее за руки.
О, мой бог, простите меня, Анна, простите меня… простите меня, пожалуйста, извините меня…
Музыка остановилась. Все понимают, что произошло некое объяснение на повышенных тонах.
Все смотрят на них. Базаров, заметив неловкость мизансцены, отпускает ее руки.
(Тихим голосом.) Я совсем не понимаю, что сказал… это было непростительно, непростительно… я очень сожалею… глубоко сожалею… пожалуйста, простите меня… пожалуйста.
Молчание. Павел, единственный, кто не заметил происшедшего, закрывает книгу и подходит к Анне.
Павел (аплодируя играющим). Браво! Как хорошо! Прекрасно! Спасибо. Ваша сестра очень талантливая пианистка.
Анна. Что вы читаете, Павел Петрович?