-Теперь, Вулко, ты на живом, до определенного момента, примере наблюдал такое явление как фанатизм и психоз на оккультной почве. Страшно?
-Ты думаешь, я зассу? – Храбрился Вулко, хотя на душе у него было неспокойно, - Я вещи и похуже видел. Ты из коры кашу жрал когда-нибудь? А я жрал! А как человек от гангрены умирает, видел? Это тебе не твоя стерильная анатомичка на третьем курсе. А я видел, как гной тек, как нога воняла. И лицо я видел – страшное лицо, Андрюш. Так что, не пытайся меня впечатлить – сам вон в порядок лучше приди – до сих пор, видно, поджилки дрожат.
-Страх – это нормальная реакция человека на подобные явления, мой дорогой друг. Безумен лишь тот, кто не ведает страха. Как и наш, столь скоропостижно почивший пациент.
-Кстати, о нем. Ты вслушался в то, что он говорит?
-Честно говоря, меня несколько отвлекло падение со стула.
-А вот я очень старался услышать – ты знаешь, с чешским у меня средне. Он сказал, что все проводившие ритуал были как-то «отмечены» и должны «выйти из утробы». На самоубийство вовсе не похоже, не находишь?
-А на что это похоже? Ты фотографии с места преступления видел? Показать тебе? Показать? – вспылил доктор, изменив своему обычно холодному нраву.
-Спасибо – буркнул Вулко, - Сам уже насмотрелся. И вообще я не об этом. Лоно, ты понял? Утроба. Я тут читал всякое на нашу тему – много бреда, конечно, но в целом, многие сходятся в одном – страшная, мучительная смерть, а лучше несколько, в верный день, в верный час приоткрывают двери туда…за Завесу. В какие-то иные планы существования. Существования – то есть твои жена и дочь не пропали, не канули в бездну – они где-то еще есть. Нужно лишь найти способ открыть эту дверь, чтобы вернуть их обратно. И времени у нас по-честному осталось не так уж много. Я все подсчитал - конец нынешней тетрады придется на август. То есть у нас есть две попытки. Первую нужно будет предпринять уже в конце следующего января.
-Я смотрю, ты всерьез все распланировал, - рассуждал Андрей, стараясь не подавать виду, что весь этот бред пугает его до одури – в какой момент он должен был увидеть, заметить, проанализировать, что добрый его друг из слегка закомплексованного и депрессивного человека превратился в настоящего маньяка. Но по какой-то причине Андрею было также очень интересно узнать, до каких глубин сумасшествия дойдет Вулко – так смотрят на казнь – со страхом и интересом, с замирающим сердцем.
-И что ты собираешься сделать? Несколько мучительных смертей, так ты сказал? Кого ты собираешься убить? Ты помнишь, что уже однажды приближался к этой грани? Закончилось все относительно неплохо, но не для тебя.
-Андрей, это жестоко и недостойно намекать на это. Ты помнишь, что меня подставили? Или ты не веришь мне? Ну? Отвечай?
Гофман действительно сомневался, рассказал ли Вулко все так, как это было на самом деле. Бывший циркач с неохотой упоминал об этом эпизоде своей биографии – дело было не только в постыдном отказе девушки или позорном изгнании из цирка. Он ужасно не хотел рассказывать эту историю, путался в именах и последовательности событий – говорил медлительно и скупо. Инцидент был и правда неоднозначным. Когда Вулко только устроился в Берусек, восторгу его не было предела. Мечта всей жизни молодого парня исполнилась – казалось, он занял свое место в мире. Да, поначалу было нелегко сойтись с коллегами – тогда еще юноша был не очень общителен, из-за врожденной скромности было нелегко появляться на публике, но усердие и любовь к новой работе медленно делали свое дело и Вулко плотно вписался на афишу цирка – бледный, как привидение, грустный немой клоун-недотепа, попадающий в смешные и нелепые ситуации. Самая же нелепая и смешная ситуация происходила за кулисами. Угораздило же полного, уже тогда начавшего лысеть, парня, который в присутствии посторонних и двух слов связать не мог влюбиться в главную красотку цирка – гимнастку Каролину. Поначалу, можно было и проглядеть худую, неприметную девушку с крупными, слегка торчащими зубами и русыми волосами, собранными в конский хвост. Но так случилось, что впервые Вулко увидел ее на арене и с тех пор не отрывал от нее глаз. Движения циркачки были отточенными и изысканными. Под самым куполом цирка ее худощавое сильное тело сплеталось в немыслимые иероглифы, атласная ткань натягивалась на теле и от внимательного взгляда Вулко, который сидел в будке осветителя, чтобы лучше видеть, не укрывались ни напряженное дыхание, ни вставшие соски, ни отсутствие белья под цирковым костюмом. Но он точно помнил тот момент, когда любовь ударила его в самое сердце, точно острый стилет – когда девушка под конец своего выступления повисла в воздухе на тонких шелковых лентах, свисающих качелями до самой арены. Она крутанулась вокруг себя, вытянув руку, наслаждаясь своим представлением. И вот, когда девушка повернулась к будке осветителя, она посмотрела грустному клоуну прямо в глаза, улыбнулась и…разжала руки. Ее тело, крутясь и болтаясь в воздухе, ухнуло вниз с почти тридцатиметровой высоты, и так же ухнуло вниз сердце Вулко, а вместе с ним в немом ужасе застыл и весь зрительный зал. Но вот, сильные пальцы девушки сжали скользкую ткань, падение резко остановилось, девушку перевернуло и теперь она висела вниз головой, едва касаясь волосами песка арены. Публика взорвалась аплодисментами, гимнастка тяжело дышала, на губах ее играла улыбка, а Вулко понял, что пропал.