-Мой друг, тебе не кажется, что это слишком?
-Сущностям из «архива» очень сложно видеть, слышать, вообще понимать, что происходит. Пройдя через то, что мы привыкли называть смертью, их разум затуманивается. Они могут забыть, как выглядят, кем были и вообще, что когда-либо жили. Поэтому необходимо использовать яркие образы, что-то вызывающее неотрывные ассоциации. Так-то, нам даже повезло, что Красинова видела меня чаще в костюме, чем без него. Хуй его знает, что бы мне пришлось выдумывать, чтобы расшевелить ей память.
Клоун матерился невпопад – яркий признак того, что Вулко нервничал. Ему приходилось наносить белила несколько раз – из-за пота, градом текшего со лба и висков, те ложились неровным слоем и комковались.
Закончив грим, клоун тяжело поднялся из маленького, почти детского креслица, стоявшего перед массивным зеркалом и, жестом показав Андрею следовать за ним, направился в обитую поролоном комнату с трупом девушки. Гофман раньше не видел Вулко в образе, и теперь понимал, почему карьера у того не задавалась. Образ клоуна был достаточно давно скомпрометирован сначала Джоном Уэйном Гейси а после разнообразными фильмами ужасов разной степени качества, четко отпечатав в мозгу современного ребенка простую истину – клоун – это страшно. И Вулко был страшен. Массивный, дебелый, как бледная туша бегемота он тяжело и неловко передвигался, переставляя свои безразмерные башмаки, рыжие волосы парика гадкой паклей рассыпались по старомодному жабо, своей нелепостью придающее сюрреалистичного ужаса одиозному толстяку. Конечно же, венцом ужасного образа было лицо – профессионально нанесенный грим стирал черты лица, делал лицо похожим на живую маску, на которой тускло поблескивали маленькие бесцветные глаза, под намалеванной гротескной улыбкой просматривались тонкие, напряженно поджатые искусанные губы. Клоун решительно прошагал к камере у подоконника, включил запись, после чего зажег свечи, подобрал с пола распечатки и шприцы.
-Андрюш, твоя роль в этом маленьком спектакле есть и у тебя. Это шприц с адреналином. А теперь внимательно: когда я отрублюсь, не ссы и не паникуй – часы есть? Ну, конечно, подарок от отца на выпускной, я помню, так вот, когда я отрублюсь – засеки четыре, нет, пять минут. И только тогда – реанимационные предприятия, или как там по-вашему?
-Мероприятия, - растерянно поправил Андрей, глядя на тонкую трубку шприца в руке.
-Стой! – вдруг вскричал он, ненароком дав петуха, - Что ты собираешься себе вколоть? Ты хочешь, чтобы здесь было два трупа? Я не реаниматолог, Вулко, я психиатр, я тебе антидепрессанты прописать могу, а это…Я не буду!