Клоун мрачно приблизился к психиатру и схватил его своими ручищами за предплечья и с силой сжал их, после чего заговорил тихим, нарочито спокойным голосом. -Андрюш, раскрой глаза. Я не буду скрывать, у меня и своя мотивация есть, но изначально все это ради тебя. Ради твоей дочери. Я заложил свою квартиру, я вступил в преступный сговор, чтобы вытащить тело из морга, я месяц сидел на хлебе и воде. Я не дрочил месяц, чтобы все это для тебя провернуть! – сорвался Вулко на крик, - Так что теперь, будь добр, собери свои морщинистые яйца в кучу, возьми в руки шприц и часы и сделай то, что я тебе сказал. Ты ведь хочешь снова увидеть дочь, а? Хочешь? Ну вот и умничка. Грузно осев посреди комнаты, Вулко включил магнитофон. Тот выглядел оплавленным и очень старым. Кнопка, отвечающая за извлечение кассеты была вплавлена в корпус, как и кассетоприемник – извлечь или заменить кассеты было бы невозможно без насильственных методов. Такая вот «защита от копирования». Сначала послышалось только оглушительные треск и шуршание, будто где-то резвилась громадная крыса, потом раздался бой барабанов и монотонное гудящее пение. Голосов, вроде было несколько, но все они звучали, как один. Казалось, будто у того, кто записывал это в легких кишел целый рой ос, жужжащих на нужные лады. Слов не было, услышав фрагмент записи случайно, Андрей принял бы это за трубное гудение слона или за песни китов, но тут вступил Вулко. Он не пел, и тем не менее, слова идеально ложились на аккомпанемент странного хора. Странные, ничего не значащие слова неизвестного языка клоун произносил без запинки, и теперь Гофман видел, что его друг действительно усердно готовился – Вулко почти не смотрел на листовки, раскачиваясь в некоем трансе. Психиатр вздрогнул, когда вновь прозвонил будильник. Вулко, не прервав своего странного речитатива ни на секунду, одной рукой выключил будильник, а другой потянулся к толстому армейскому шприцу с автоматической иглой, наполненному какой-то бурой густой жидкостью. Как врач, Гофман ни за что бы не позволил вводить подобное в кровь, и было уже дернулся остановить друга, но неожиданно голоса из магнитофона взревели, будто крича лично на него – источник звука, казалось был у Андрея в голове.
Пламя свечей задрожало, тени от предметов удлинились – тьма будто сгустилась в комнате, словно кто-то развел активированный уголь в стакане. Темнее всего было, как это ни парадоксально, рядом с Вулко, окруженным свечами. Также в кромешной черноте пропал и стул с девушкой. Перед Вулко будто выросла черная стена, хотя скорее не стена, а занавес – тьма еле заметно колыхалась и волновалась, по миллиметру подбираясь к клоуну. Тот лишь покривился, когда игла резко вошла в шею, не остановившись в своем монотонном чтении. Голоса из магнитофона потеряли ритм, заглохли барабаны – теперь это были лишь рваные вопли, перемежаемые столь горестными «песнями китов», что на глазах Андрея выступили слезы. А минутой позже у него чуть было не остановилось сердце – среди воплей и криков он расслышал крик своей дочери, своей малышки. Лишь на краткий миг между ударами сердца – но он отчетливо слышал этот крик. Точно также кричала его дочь, когда мать выхватила ребенка из детского стульчика прямо посреди обеда, ударила папу и унесла ее. Крик, полный непонимания, обиды и страха, в котором читалось «Папа, спаси меня!». Андрей, медленно сползая по стене – ноги больше не держали пожилого психиатра, снял очки, чтобы вытереть выступившие слезы. Пока очки были в руке, слабое зрение издевалось над ним, сделав завесу перед Вулко еще более осязаемой. Более того, завеса тянулась к нему, обвивалась вокруг бархатными щупальцами. Глаза Вулко закатывались, тот заваливался на бок, но невероятным усилием воли смог дочитать последние несколько слов, уже не глядя на листок, после чего рухнул выброшенным на берег китом на пол и затрясся. Изо рта выступила пена, конечности конвульсивно дергались, даже под белилами было видно, как надулись вены на висках и на лбу. А потом клоун затих. Затихли и голоса в магнитофоне. Темная завеса неловко, будто даже застенчиво поглотила ногу Вулко, продвинувшись на полметра. Ласково, словно рука любовницы, она медленно покрывала тенью тело толстяка, но дойдя до середины, будто потеряла терпение и бросилась в сторону Андрея. Свечи погасли, и комната погрузилась во тьму. От ужаса Гофман еле соображал, где находится. С трудом нащупав в кармане мобильный, он включил вспышку в режиме фонарика, но тот работал как-то неправильно – свет так вообще работать не должен. Маленький белый шарик еле освещал дрожащую руку Гофмана, не отражаясь ни от чего, словно тот был в громадной пещере. В глазах все плыло – очки Андрей надеть не успел, выронив их после от испуга и теперь полагаться на зрение было бессмысленно – Андрей зажмурил глаза и попытался сконцентрироваться. Так, как давно Вулко вколол себе эту дрянь? Минуту, две назад? А может все пять? Может, врач снова опоздал к своему пациенту, только теперь окончательно? Начав ощупывать перед собой, Андрей чем-то укололся и отбросил это что-то столь похожее на кость в сторону – очередной мерзкий реквизит? Рука его поползла дальше и вот, кажется, нащупала что-то похожее на тело. Почему такое холодное и…голое? Продолжая ощупывать плоть, рука его наткнулась на какую-то жесткую шерсть. У Вулко же нету бороды! Рука поползла дальше и провалилась во что-то склизкое, влажное, полное каких-то трубок, мягких предметов округлой формы и…Поняв, что обыскивает чьи-то внутренности, он с криком выдернул руку и повалился на спину, потом вскочил и бросился искать дверь. Но двери не было, как не было и стен – лишь безграничная темнота, нисколько не рассеиваемая кастрированным светом телефона. В какой-то момент Андрей почувствовал прикосновение холодных детских ручек к лицу и что-то тихо, неслышно, как шептал бы туман или молчание, прошелестело «Папочка…». Это было слишком. Издав бессмысленный визг, какого Гофман бы в других обстоятельствах устыдился, он бросился бежать, не разбирая дороги, с закрытыми глазами, размахивая руками перед собой, чтобы не врезаться в невидимое препятствие. Препятствие его все же встретило – что-то мягкое и большое вдруг выросло у него под ногами и перекинуло через себя, и Андрей растянулся этом чем-то, пребольно ударившись подбородком и чуть не откусив себе кусочек языка. Под ногами лежало что-то большое, круглое, покрытое шуршащей тканью, как шуршал бы…Ну, конечно! Клоунский костюм! С криком облегчения, Андрей бросился к телу и лихорадочно осветил лицо клоуна фонариком – действительно, перед ним лежал Вулко и не дышал. Пульса не было, глаза закатились, а подбородок, губы и жабо были покрыты уже засыхающей пеной. Сколько же времени прошло? Не давая себе далее размышлять, доктор профессиональным движением рванул ткань на груди толстяка, и та разошлась по шву. Под тканью белело расплывшееся тело, со свисающими грудями и обильными складками. Прижав рукой кожу над ребрами, Гофман растянул ее пальцами, постаравшись согнать как можно больше жира хоть на пару секунд и с размаху, вложив все оставшиеся силы всадил длинную иглу шприца прямо туда, где в сумке висцерального жира должны было висеть остановившееся сердце его умирающего друга.