Тьма медленно рассеивалась, забирая с собой неясные видения и мерзкие галлюцинации, расползалась по комнате, оседала пылевым облаком в щелях паркета, за плинтусом, в трещинах на потолке, уползала в темные углы, оставляя место свету, излучаемому голой лампочкой на потолке. Вулко натужно втянул в себя воздух и попытался подняться, но не преуспел. Рядом, лежа на полу тяжело дышал Андрей, конвульсивно сжимая в руке пустой шприц.
-Получилось? – Хрипло спросил старый еврей – сейчас он и правда выглядел старым – прикосновение Бездны будто высосало из него несколько лет жизни. Толстяк смотрелся не лучше – хватал воздух ртом, ошалело крутил выпученными глазами, тяжело копошась вытащенной на берег медузой.
-Не знаю. Вроде бы.
Какофонию хриплого дыхания прервал смех. Смех этот был нечеловеческим, почти инфернальным – так булькает кровь в перерезанном горле, так кричит ребенок под колесами автомобиля, так воют сумасшедшие в душных застенках дома скорби. Смех звучал переливами, прерывался на какое-то кряхтение и влажный хруст, после продолжаясь снова с той же ноты, будто поставленный на паузу. Друзья лежали на полу, не смея пошевелиться и вдруг раздался голос – нестройный, визгливый, словно кто-то только-только учился пользоваться голосовыми связками.
-Вулко, милый, я так тебе благодарна! Развяжи меня, чтобы я могла выразить тебе свою благодарность по-настоящему, как делают только плохие девочки из твоих любимых фильмов. Я так умею, Вулко, я умею гораздо больше, только освободи меня. Эти ремни так мешают, так натирают мою нежную кожу, а я хочу, чтобы ее касался только ты. Как касался ее, пока я не вернулась. Ну же, Вулко, подойди, мой дорогой клоун, иди ко мне-е-е-е…
Голова Каролины завалилась набок, влажный хруст раздался снова, изо рта ее раздались свистящие хрипы и бульканье. Плечи изогнулись, как не под силу было бы их изогнуть даже гимнастке и тело девушки ловким движением выпрямило сломанную шею, снова вернув голову в вертикальное положение.