-Подчиняюсь Вашей просьбе и подсказываю – скажите, Вулко, почему Вы решили себя убить? – в лоб спросил психиатр.
Вулко вспотел еще сильнее, словно вспомнив о постыдном поступке. Картинки завертелись в голове – петля, ржавые перила, грохот, хлопья штукатурки, скорая…Толстяк, было осунувшийся и сжавшийся от стыда вдруг распрямился, подобрался и с вызовом спросил:
-А Вы когда-нибудь чувствовали себя несчастным? По-настоящему несчастным, Андрей Ааронович?
-Можно просто Андрей, - небрежно махнул рукой психиатр. Под тонкими стеклами очков зло блеснули умные пронзительные глаза, - Да, Вулко. Чувствовал. Но сейчас речь о Вас.
Вулко долго мялся и часто замолкал, рассказывая эту историю. Иногда не нужно никакого события, чтобы человек просто понял, что ничего хорошего его в этой жизни не ждет. Со смерти матери к тому моменту прошел год – скорбь и отчаяние не улетучились, наоборот, древесными грибами вросли в сознание, стали частью Вулко и теперь все, о чем он думал, все что он видел несло на себе этот серый оттенок, будто заразная плесень, отравляя мысли, боль потери покрывала все своей бесцветной паутиной. Из цирка Вулко к тому моменту тоже уже уволили, и, пока он не начал выступать в частном порядке, все больше трудясь разнорабочим. После очередного рабочего дня Вулко как обычно пришел домой с твердым намерением снова устроиться клоуном. Так захватила его эта идея, что ворвавшись домой, он первым делом возбужденно прокричал в пустую квартиру :
-Мам, куда ты убрала мой костюм?
Тишина была ему ответом. Позвав еще раз, Вулко взглядом уперся в пыльное трюмо в маминой комнате и все вспомнил. Ноги подкосились, и толстяк плюхнулся на пол прямо в коридоре, на грязный коврик для обуви. Слезы сами покатились из глаз крупными градинами. Вулко сидел на полу и рыдал как младенец. К своему стыду, Вулко осознавал, что плачет вовсе не из-за смерти матери. Плакал он от жалости к себе – толстый, лысеющий почти тридцатилетний клоун – без страны, без образования, без работы, ни друзей, ни знакомых, ни девушки – вся жизнь казалась ему просто заевшей пластинкой – будто иголка застряла на бороздке и продолжает проигрывать мерзкую, визгливую ноту снова и снова. Да еще эта глупая гимнастка – теперь, когда бывший циркач не наблюдал Каролину каждый день, легко было думать о ней, как о глупой, недалекой и что зубы у нее торчат , и что татуировка в виде бабочки на бедре придавала ей шлюховатый вид, и что костлявей она, чем селедка. Тогда, в цирке он ее боготворил, таскался за ней, как щенок, помогал ей носить реквизит, в рот заглядывал, пока глупая девченка несла какую-нибудь околесицу про сумки, платья и каких-то парней. Не в последнюю очередь из-за нее Вулко и пришлось покинуть цирк – никто из коллег за него не заступился после того, что он сделал. Хорошо еще, полицию не вызвали.
Осиротевший грузный мужчина валялся на полу и рыдал как ребенок, закусывая костяшку пальца. Будто не осознавая, что делает, Вулко отправился в комнату матери и выудил с верхней полки шкафа длинную бельевую веревку. Скручивая ее в толстые жгуты, которые в свою очередь становились частью длинного толстого каната, Вулко гнал прочь назойливые мысли – он будто старался не осознавать, что делает и сосредоточился на работе руками – это всегда его отвлекало, так он и научился жонглировать. Разум вопил на разные лады «Что ты делаешь? Что ты творишь? Прекрати немедленно!», но клоун был глух к его доводам. В какой-то момент некая струна в голове лопнула и внутренний голос затих, позволив Вулко спокойно закончить работу. Самоубийца деловито оглядел потолок, даже подергал люстру, но, наглотавшись посыпавшейся побелки, понял, что так дело не пойдет. Обойдя всю квартиру и даже на всякий случай заглянув в шкаф, толстяк встал посреди квартиры в растерянности. Ну вот, даже это у него как следует не получилось. Идея пришла внезапно – как и все идеи. Уже накинув волокнистую петлю на шею, будущий висельник почти радостно потопал в подъезд.
В грязном подъезде с давно облупившимися стенами Вулко подошел к широкому лестничному колодцу и крепко привязал конец петли к перилам третьего этажа. Ну, главное теперь, чтобы веревка выдержала. Не успев дать волю мыслям, не оставляя предсмертной записки, которую все равно некому будет прочесть, клоун залез на край перил и шагнул в бездну, сулящую тишину и покой. Веревка действительно выдержала. Выдержала и толстая шея Вулко, перетянутая больно врезающимся канатом из бельевой веревки. Отчаяние охватило беднягу – шея не сломалась сразу, веревка душила, но дышать Вулко мог и теперь он, словно грузный мешок с дерьмом болтается между лестничными пролетами. Посучив ногами и руками, клоун в ужасе осознал, что выбраться из петли и повторить попытку не сможет. Оставался единственный выход. Медленно, словно маятник в старых часах несостоявшийся самоубийца начал раскачиваться из стороны в сторону. Петля врезалась в кожу и Вулко почувствовал, как по шее течет кровь, но он не оставлял попыток освободиться. Еще метр, еще. Уже почти зацепившись ногой за слегка торчащие в сторону перила, бывший циркач услышал какой-то треск. На голову ему посыпались куски штукатурки и бетона, а потом со свистом что-то металлическое и тяжелое летело вслед за телом на пол подъезда. Удар по голове, отдавшийся громким звоном и Вулко погрузился в так желанную бездну тишины и спокойствия. Очнулся он уже в больнице.