И еще Стюарт, пожалуй больше унаследовавший от нее, чем от Гэвина, взбалмошный и ранимый, он, кажется, никогда не хотел их навещать. Она беспокоилась за него и знала, что и Гэвин тоже беспокоится. Она боялась, что он несчастлив. Развод был болезненным, и она не была уверена, что Стюарт полностью от него оправился. С детьми он редко виделся, хотя Джоанна никаких препятствий ему не чинила. А Фиона с Гэвином их и вовсе почти не видели. Новая жена Стюарта Люси целыми днями работала и детей не хотела. Фиона считала себя виноватой во многих неудачах сына, потому что родители, в особенности матери, обычно в этом виноваты (Гэвин не слишком ей помогал, ему было все равно). Но где-то в глубине души она винила Бэрдов в том, что Стюарта нет на острове, хотя умом понимала, что никакого отношения та история к ее сыну не имеет.
Но Бэрды принесли на остров ужас, это правда. И Фиона винила их, в первую очередь Джона, но и Катрину, и даже Томми, потому что он был живым свидетельством, потому что он знал что-то, чего они не знали, видел то, чего никому не положено видеть, а теперь он снова здесь, бродит среди них, как призрак.
— Я помню, как он сидел напротив, — произнес вдруг Гэвин, и она вздрогнула. — Джон, я хочу сказать. Вы с Катриной болтали на кухне, а мы с Джоном были здесь. Пили виски.
Фиона вспомнила, как внимательно Джон смотрел на нее, когда расспрашивал ее о делах. Он умел слушать — действительно умел. Он вникал в малейшие перипетии ее жизни. К концу он, должно быть, стал другим.
— Странное дело, — сказал Гэвин задумчиво, и Фионе пришло в голову, что, возможно, она ошибалась в муже, что он наедине с собой чувствует то же самое, ту же опустошенность оттого, что ничего не заметил.
Она ждала продолжения, но Гэвин больше ничего не произнес. Фиона попыталась его подтолкнуть:
— Он так любил парней.
Но Гэвин только пожал плечами, и она поняла, что больше от него ничего не добьется.
В памяти всплыл случай, когда примерно за год до убийства их с Гэвином машина сломалась, им пришлось ждать неделю, пока ее починят, и Джон в те дни, когда работал на дому, специально заезжал за ней, чтобы отвезти на работу в магазин. Фиона снова представила доброе и внимательное лицо Джона, когда тот оборачивался к ней с водительского места. И его прекрасную машину.
Все это было непостижимо, но в конце концов сводилось для Фионы к вопросу, безжалостному в своей простоте: как, каким образом человек, день за днем казавшийся таким нормальным, однажды вечером вдруг мог встать из-за стола, взять дробовик и расстрелять всю семью, только по случайности оставив в живых одного ребенка? Фиона не была дурой — она понимала, что в этом человеке были глубины, которых никто из них не замечал. Никто не мог предвидеть того, что случилось, напоминала она себе. Но всех беспокоило возвращение Томми на остров. И он был вылитая копия отца. Само собой, это разбудило воспоминания.
12
Что, ради всего святого, могло побудить человека однажды вечером встать из-за стола и расстрелять свою семью?
Том знал, что на некоторые вопросы нет ответа, да это и не вопросы на самом деле, а просто въевшаяся в кости усталость, которая преследует тебя все время. Иногда он просыпался с ощущением, будто тело его сделано из бетона и он не может пошевелиться. А иногда тяжестью был Никки. Том радовался, что брат так часто навещает его, особенно в первые годы после отъезда с острова, когда он чувствовал себя настолько не связанным с миром, что, если бы не вес Никки, представлялось ему, он бы просто уплыл в небо и исчез без следа. Но Том вырос, а Никки остался ребенком — у них было все меньше и меньше общего.
Свет пробивался сквозь щели в дверцах шкафа, разрезая пространство на куски.
Томми сморгнул.